Наконец я выбралась к родителям. Обожаю свой город, скучаю по нему, но часто приезжать не получается. Работа, семья, дети, кофе с подругами по воскресеньям. В общем, всё как у всех. Жизнь бьёт ключом, и я вполне счастлива. Но мне катастрофически не хватает «живого» общения с родителями и ЕГО – моего любимого города. Здесь я выросла, здесь строила планы на жизнь и мечтала, мечтала, мечтала…Он сильно изменился, появились новые кварталы, улицы магазины и кафешки. Но как бы он не менялся, он всегда мною узнаваем и бесконечно любим. Я и сама, увы и ах! изменилась. Из стройной берёзки превратилась в матрону, и порой меня не узнают даже старые знакомые. Но я точно знаю, что как бы я ни изменилась, для НЕГО я всё та же угловатая девчонка с вечно разбитыми коленками и горящими глазами. А вот мой дом и двор почти не изменились. Он всё так же стоит изогнутым, девятиэтажным парусом от первого до пятого подъезда. Всё та же площадка со слоном из лесенок и высокие железные качели. И только деревья во дворе выросли и теперь заглядывают своими верхушками в окна пятых этажей. За двадцать с лишним лет в доме почти не осталось знакомых. Разъехались, разменялись. Кого-то не стало. Из старой гвардии осталось не больше десяти семей. В нашем подъезде три. Мои родители, Малышевы с девятого и Зорины двумя этажами выше нас. А ведь мне, помнится, очень нравился Влад Зорин. Не знаю, была ли это влюблённость, но у меня всегда ёкало сердце, когда я его встречала. Влад был моим ровесником, но учились мы почему-то в разных школах. Он был высоким, чуть смугловатым парнем с высоким красивым лбом, тёмно-каштановой копной волос и красивыми светлыми глазами, на которые то и дело падали пряди зачёсанной назад длинной чёлки. И когда он небрежным движением откидывал их со лба и как бы случайно кидал на меня взгляд своих потрясающих глаз, а потом сразу смущённо отводил их в сторону, моё сердце болезненно сжималось, а потом перемещалось в виски и начинало там биться. Когда я выходила гулять со своей собачкой, Влад подглядывал за мной из-за штор окон в зале. Мне было это очень приятно, и я старалась не просто идти по двору, а высоко подняв голову, ступая легко и как можно более воздушно, как гимнастки выходят на центр зала перед исполнением своей программы. Вот такая у нас была «любовь». Мы так и не подошли друг к другу, а, повзрослев, разъехались каждый в свою сторону. У него семья, у меня семья, а наши «переглядки» так и остались тёплым воспоминанием детства. В этих воспоминаниях я вышла из квартиры и нажала на кнопку вызова лифта. После «торжественного» обеда с родителями необходимо было немного протрястись, и я решила прошвырнуться по магазинам. Лифт загудел, притормаживая с верхних этажей, на секунду завис напротив моего этажа и с грохотом распахнул свои тяжёлые двери. Я шагнула в него и сразу остолбенела. Передо мной стоял Влад. Это было настоящим потрясением. Это было невероятно, но с последней нашей встречи он СОВСЕМ не изменился. А ведь я его видела лет двадцать назад. Высокий, подтянутый, смуглый, с пышной копной каштановых волос и пронзительным взглядом. Ни морщин, ни мешков под глазами, ни седины в копне волос. Ни единого намёка на пролетевшие годы! Боже! Как ему это удалось? И только тут до меня дошло, что он у меня что-то спрашивает, а я стою, как замороженная, с чуть отвисшей челюстью, и таращусь на него. Я резко развернулась к нему спиной и, нажимая на нижнюю кнопку, ответила: «Да, на первый.» А ведь он меня даже не узнал. Я глянула на себя в матовое отражение панелей лифта. Конечно. Что от меня прежней осталось? Двое родов, гормоны, кофе по воскресеньям не только с подругами, а ещё и с пирожными, проверка уроков до часа ночи, глажка рубашек в шесть утра, сверхторжественные обеды с родителями…Я незаметно постаралась расправить плечи, поднять голову и максимально втянуть живот. Даже не узнал… Лифт звякнул, нехотя раскрыл двери, выпуская нас на первый этаж. Я вышла и в расстроенных чувствах быстро зашагала прочь из подъезда. У лавочки слева стоял мужчина средних лет с большой дорожной сумкой. У него были зачёсаны назад седеющие волосы с первыми признаками полупрозрачных залысин, слегка обозначившиеся мешки под глазами и спортивная футболка поверх джинсов, предательски выдающая обозначившийся животик. К нему подошёл Влад и, протянув ему связку ключей, сказал: -Пап, я закрыл только на нижний замок, правильно? -Да. Макс, а дверь на балкон закрыл? Я просил тебя. Я замерла. Макс? Это не Влад? Я ещё раз посмотрела на «Влада» и на того, кого он назвал папой. Ну конечно! Где были мои глаза?! Передо мной стоял настоящий Влад. Высокий лоб, поседевшие волосы, зачёсанные назад с предательскими дорожками обозначившихся залысин, и светлые пронзительные глаза. Мы встретились взглядами, он смущённо улыбнулся и чуть кивнул мне головой. Я выдохнула животом и сказала ему: «Привет Влад!» Мне хотелось ещё что-то добавить, но я, как и в детстве, смутилась и зашагала прочь. Нет, не как гимнастка, готовящаяся вертеть сальто, а как женщина после двух родов, гормонов, уроков и подружек с пирожными… Чудес не бывает, и, наверное, это не плохо...

Декабрь выдался снежным и холодным. Город утопал в сугробах, каждое утро «радуя» коммунальщиков новой порцией снега. К вечеру поднимался ветер и начинало подвьюживать. Дороги вставали в длинных, непробиваемых пробках. Но одно всё-таки радовало: две недели до нового года! И каждый прожитый день неуклонно приближал волшебный вечер с праздничным столом, «Огоньком» по телевизору и подарками под ёлкой! Отмена электрички и задержка следующей, видимо, были первыми «предновогодними подарками» от железной дороги. На платформе скопилось много замёрзших и уставших после длинного рабочего дня пассажиров. То и дело кто-нибудь начинал вслух возмущаться по поводу «пунктуальности» электричек и в конец замёрзших ног, а потом всё завершалось высказыванием о чьей-то матери. Наконец издевательски медленно, по ведомому только ей одной расписанию подплыла долгожданная электричка. Минуту поразмыслив, она всё-таки распахнула свои двери, и люди с отмороженными пальцами ног и синими носами начали вваливаться в тамбур, не дав до конца выйти счастливчикам, извергающимся из её тёплых недр. Меня внесли в числе первых, и я не стала привередничать, плюхнувшись на первое же свободное место справа от двери у окна. Машинист сердито брякнул о том, что посадка завершена и двери закрываются. Но это не остановило людей с платформы: они продолжали втискиваться в вагон, доказывая, что если Москва и не резиновая, то подмосковные электрички резиновые точно. Немного отогревшись, я стянула с рук перчатки и расстегнула молнию пуховика. Вагон был потрёпанным и жарким. Пассажиры стояли, плотно втиснувшись друг в друга. В воздухе тянуло потом, и периодически к нему примешивался запах спиртного. Люди, ещё десять минут назад мечтавшие о тепле, начинали «плавиться» и мечтать о глотке свежего воздуха. Я посмотрела на соседей. Привалившись друг к другу и чуть съехав с сиденья, напротив меня спала глубоким сном парочка: мужчина и женщина лет сорока, а у окна в клетчатом пальто с меховой оторочкой сидела девочка лет десяти. Она сидела ко всем спиной и вглядывалась в огни пролетавших микрорайонов и посёлков сквозь протопленный пальчиком в заледеневшем окне маленький пятачок. Девочка была худенькой и бледной. Из-под вязаной шапочки без отворота торчали две светло-льняные косички, а на самой шапочке красовалась серебряная диадема из пластмассы. Такие сейчас продавали повсюду вместе с бенгальскими огнями, масками, мишурой и прочими атрибутами новогодних праздников. Через какое-то время я поймала на себе взгляд её светло-серых глаз. Она с интересом посмотрела на меня и тут же уткнула взгляд в своё оконце. Через какое-то время она снова посмотрела на меня, но, встретившись со мной глазами, вновь отвела взгляд, при этом деловито поправляя свою корону. Потом, уже не глядя на меня, нарочито вздохнула и снова поправила корону. Ей явно хотелось обратить моё внимание на своё «сокровище». Я чуть подалась к ней и тихо сказала: - Какая у тебя красивая корона. Мама подарила? По лицу королевишны расплылась улыбка, а в глазах запрыгали радостные огоньки. - Нет, бабушка, - и она снова поправила диадему. - А как звать тебя? - Юленька! - Ух ты! И имя красивое, и корона чудесная. Ты, наверное, на Новый год её наденешь? - Да, но сначала на утренник, в школу. - Здорово. А кем ты нарядишься на утренник? Наверное, Снежной Королевой? -Нееет. Снежной Королевой будет Алиса. Ей мама купила длинное белое платье. А я буду снежинкой. Бабушка пришила к моему голубому сарафану белую мишуру и снежинки. И я буду танцевать танец снежинок. - Здорово. - А ещё я буду петь песню Дедушке Морозу от нашего класса. Надежда Петровна сказала, что у меня получается петь её лучше всех в классе. Надо петь тоненько-тоненько и красиво. - Ну, ты молодец. - А ещё Надежда Петровна поставила меня в первый ряд снежинок, потому что у меня лучше всех получается изображать руками падающие снежинки в конце танца! - Ну, так уж и лучше всех?! - Не верите? Хотите покажу? – и, не дождавшись моего ответа, она вдруг вскинула вверх свои тоненькие ручки в клетчатых рукавах пальто. На мгновение худые, полупрозрачные кисти рук застыли над головой, а потом вдруг начали плавно вращаться и опускаться вниз, легко и изящно описывая окружность вокруг девочки. Я застыла. На секунду мне показалось, что это и правда две большие белые снежинки, занесённые невесть откуда в этот душный вагон. Прочитав в моих глазах восторг, Юленька расплылась широкой доброй улыбкой и снова отвела взгляд в окно. - Ну, а стих ты подготовила Деду Морозу? - Да. Мы с бабушкой учили. Хотите прочитаю? - Давай! Чуть прикрыв глаза, Юленька начала читать негромко и с вдохновеньем: - Медленно-медленно падает снег. Тихо по снегу идёт человек В шапке и шубке своей меховой, Красные санки везёт за собой… В это время женщина, спавшая всю дорогу, проснулась и хриплым голосом произнесла: - Юлька! Чего шумишь? Вишь, мы спим! Осёкшись, Юленька опустила голову и, оправдываясь, сказала: - Я тётеньке стихотворение читаю, которое с бабушкой учила. - Стихотворение? Это хорошо. Женщина начала тормошить соседа: - Сенька, Сенька! Дай глотнуть, у меня горло пересохло! Осоловелый Сенька, бормоча что-то нечленораздельное, вытащил из-за пазухи недопитую бутылку «Столичной» и протянул попутчице. Сделав несколько глотков из горла, она поморщилась и быстро убрала пузырь в сумку между ног. - Фу, теплющая. Пусть остынет здесь. Сенька попытался что-то возразить, но, не поняв своим пьяным мозгом ни одного слова, махнул рукой в пустоту и опять засопел. Женщина же, наоборот, взбодрившись от обжигающей водки, была готова пообщаться: - Стихи это ооочень хорошо! НО! Но песня для моего настроения лучше! И вдохнув полной грудью воздух, заорала на весь вагон: - Ой, мороз, морооооз, не морозь меняяяя… Глаза Юленьки округлились и наполнились ужасом. Она начала тормошить мать за рукав и тоненьким тихим голосом умолять: - Мам, ну не надо, мам. Люди же… Мать вырвала рукав и отмахнулась: - Юлька, не мешай, сказала! Неее морозь меняяя, моего коняяяя! Тут завозмущались пассажиры: - Ни стыда, ни совести! Мало того, что перегар на весь вагон, так ещё и порядок нарушают! Окинув всех удивлённым взглядом, женщина возразила: - Ничего я не нарушаю! Песня народная, между прочим, ни одного матерного слова! Ну дааа, выпила чуток для сугрева. А может, у меня праздник сегодня! – и всхлипнув, добавила: - Или горе… Женщины продолжали возмущаться: - При ребёнке, из горла! Да прав родительских таких лишать! Возмутительница покоя чуть качнулась, а потом, махнув на всех рукой, опять прильнула к плечу попутчика и уже через минуту звучно засопела… Ошарашенная произошедшим, я посмотрела на Юлю. В глазах девочки стояли слёзы. Я потянула к ней руку, взяла за рукав и заглянула в глаза, пытаясь дать ей понять, что ничего страшного не произошло. Юля отдёрнула ручку и резко развернулась ко всем спиной, снова уставившись в круглый пятачок на замерзшем окне. До конца дороги я не сводила с неё глаз, надеясь, что она немного оттает и посмотрит на меня снова. Но девочка словно застыла. Она, почти не мигая, смотрела в проталинку окна, улетев куда-то далеко в своих невесёлых и уже недетских мыслях… После той встречи прошло много лет, но я никак не могу забыть Юлю. Где она, что с ней стало? Хрупкая, нежная, удивительно чистая в мире огрубевших взрослых. Растаяла ли, подобно нежной снежинке, или превратилась в Снежную Королеву с непроницаемым ледяным сердцем и стальным взглядом? Или смогла вырасти, вопреки всему, замечательным добрым человеком, с нежной и тёплой душой? Где ты, моя снежинка?...

Мне снилось лето. В нем я шла босая По острым камушкам Вдоль краешка реки, И жаркий день, За солнцем ускользая, Словно цветы, к ногам Бросал свои лучи. А за рекой, устав за день от зноя, Бася шмелиным гулом над цветами, Уже огромное дремало поле И лес за ним с глубокими тенями. Мне снилось лето под метели стоны, Что не хотела ночью униматься, Мне снилось лето, тёплое, большое, И так хотелось в нём навек остаться....

А ночью дождь шумел, Стучался громко в крышу, Хотел всех разбудить, А я шептала: «Ти-ше… Ну что ты так стучишь, Как вражеская конница?» И тысячи копыт, Мне принесли бессонницу. Мне принесли бессонницу И мысли невесёлые, И всё, что было светлым, Вдруг показалось тёмным, И стало так тревожно, И стало так тоскливо, Как будто этим ливнем С души всю радость смыло. Закуталась я в плед, Глаза свои закрыла И стала вспоминать Всё светлое, что было: Июль, цветущий луг, И солнца край безбрежный, И пару сильных рук, Что обнимают нежно... И замелькали вдруг Весёлой вереницей Луга, озёра, звезды, Людей любимых лица… Глаза открыла я, А за окном рассвет, Ни ночи, ни дождя, Ни мыслей тёмных нет. Умчалась вслед за ливнем, Вся вражеская конница И унесла с собой Бессонницу, бессонницу...

Вот и август, мой самый любимый, Самый нежный мой месяц в году, Подарил он отца мне и сына, Свадьбу пышную в летнем саду! Подарил мне дожди проливные, Солнце нежное и звездопад, Запах яблок и запах малины, И алеющий долгий закат... Смотрит лето печально-усталое В зеркала потемневшей воды, Словно ищет первые весточки Ускользающей красоты. Первый лист оторвётся от веточки, Застилая дождями глаза, Всё кончается, но без отдыха Даже красному лету нельзя... Я люблю, люблю бесконечно Самый нежный месяц в году, По пути его, тонкому, млечному, Не спеша я в сентябрь иду...