Упремся в забор из клавиш– Нам некуда больше спешить; Вальс в до-миноре затянешь В грустной январской тиши. Он будет недолго длиться, Он меньше пяти минут; Его ноты растают как лица В толпе. Ну, а годы минут; И когда-нибудь, в праздничной скуке Этот вальс вновь сыграют мне; И я вспомню тебя, твои руки, И грустный январский снег.

По замыслу бога, вселенной, других ли материй Нам уготованы песни. Так, было, лежал кроманьонец в пещере И выл, сотрясая ночь - плесень. Он выл, обезумев от боли и горя; И вот, через тысячи лет, Тот вой, ограниченный смыслом и формой, И умещеный в куплет, Рвется с гранатой под танком (и жизнь Как прочее - напополам); Ветер? - старуха ревет, занявшись Тризною по сыновьям. И в радости песня - лишь отзвуки боли, Тоски и надежды печальной; Не уж то нам вечно нести с собою Вой этот изначальный?

Чуть шепча, набегает на берег, В лунном свете качаясь, волна; Теплый ветер колышет двери И занавески окна. Через час горизонт заалеет; Но, это потом, а пока Ветер бродит по темным аллеям; У тебя чуть дрожит рука... Ты напрасно их гонишь молитвой– Идущие в порт корабли; Тот, кому ты клялась, не убитый; Двадцать лет он провел вдали. Он твоим обещаниям верит: Верит в то, что ты ждешь, что одна, Что шепча, набегает на берег, В лунном свете качаясь, волна.

В мой нескончаемый сон Через дымку, чужие края Ты приходишь всегда в голубом, Голубая мечта моя. И, охваченный бурей стихий Вдохновенья и нежности, рву, Ты прости мне, я рву стихи Что тебе же пишу, и вру; Вру себе, что тебя жду напрасно; Ведь я знаю, что будет так: Как Аврора ты станешь красной, Голубая моя мечта!