Жил в столице один… как бы это помягче сказать… не то, чтобы бедный, но и не богатый. В общем, болтался человек на грани, как рыба на сковородке. Работал он, знаете ли, переписчиком. Сидел целыми днями, склонившись над свитками, и переписывал их, буква в букву. Работа кропотливая, глаза устают, спина болит, а денег – кот наплакал. И вот однажды, сидит он, значит, переписывает какой-то очень важный трактат, но... скукотища смертная! И вдруг – бац! – в окно влетает… воробей! Но не простой воробей, а какой-то уж очень наглый. Подлетает прямо к чернильнице, и давай там плескаться! Чернила, естественно, брызжут во все стороны, свиток пачкается, работа испорчена! Ну, наш переписчик, естественно, взбеленился! Схватил веник, и давай за воробьём гоняться по всей комнате. Воробей чирикает, переписчик ругается, бегают вокруг стола, как угорелые. И в этой суматохе, переписчик спотыкается и… падает! Упал, понимаете ли, прямо лицом в… чернильницу! А воробей сидит на люстре и заливается смехом. По крайней мере, переписчику так показалось. Встал он, отплевался, отмылся кое-как. Смотрит на свиток – всё испорчено. Заказ сорван. Денег нет. Полная катастрофа! Сидит он, убитый горем, и думает: "Что же делать? Как жить дальше?" И тут его осеняет гениальная мысль! Он берет перо и начинает… разукрашивать свиток! Добавляет всякие завитушки, цветочки, птичек… В общем, превращает скучный трактат в настоящее произведение искусства! На следующий день явился заказчик – важный такой. Видит свиток – и… приходит в восторг! Говорит: "Это не просто трактат! Это – шедевр! Я никогда не видел ничего подобного!" И заплатил переписчику в три раза больше, чем обещал! Вот такие птички...

Печаль и слёзы, гнев и боль: Граница не видна… Кольцо, кинжал, труба, Грааль, И звук, и тишина Размеренно в трамвае Горят дотла, Который прибывает До сути зла… На станции пылает гнев, Замёрзла в поле грудь, Гниёт под небесами лев Которого куснуть Желал беззубый рот… Душа и дух Родят в пустыне плод На свет разрух. Вернётся зрение и слух, И новый голос «я», Займётся сердца тихий стук, Чтоб вторило дитя: Да будет небо, святость, И всепора, Где совершенство, радость И вновь заря.

Падали по краю звёзды Прямо в Млечный путь, Так в руках болели гвозди И пустая грудь. Непрерывно уходили, Рыли рвы, Вы и я тогда любили, Но, увы… Ненавижу ход часов, Стену и замок, Только след среди лугов Ваш ещё зарок. Задержитесь на дороге Тень как тень, Тенью стану: вот и дроги… День зардел. Там на улице небесной Я увижу свет, Помолюсь и да воскреснет Красота и цвет. Всё, что должно пусть свершится У святынь, Вновь живи, живи, пшеница, И аминь.

Пер. Николаев С.С. Сюй Хун (788/791 – ?) Государственный деятель империи Тан, цензор. Предисловие С малых лет я занимался поэзией, долго не зная трудностей. Хотя были у меня устремления, но талант был невелик. В третьем году правления Да Чжун (849 год н.э.) я занимал должность помощника цензора. Из-за болезни не мог посещать двор, настойчиво просил об отставке и возвращении на восток. В следующем году, когда стало немного легче, я, пребывая в уединении и имея много свободного времени, собрал свои старые и новые стихотворения – всего около пятисот – и расположил их на столе. Делаю это просто для собственного удовольствия, а не для того, чтобы снискать известность. Написано собственноручно в сельском доме у ручья Динмао, в год Гэн-у, десятого дня третьего месяца. Вспоминая друга Затворник я у врат цветущих в час обманчивой весны, Письмо держу: то – весть и встреча дня на криведных стезях, Но где-то южный странник в Сяо стороне и Сян краях Внимает песне тростника, луны полночной, тишины. В Цзиньлине, вспоминая минувшее Умолкла песнь гнилого древа, ведь царский род суть прах, И каждый отзвук битвы тих, и пуст дозорный тракт. Вдали, вблизи – средь сосен, клёнов – могил забытых строй, На склонах, где желтеет нива, руины и покой. Касаясь неба, птиц ватага дождём грозит в зенит, Ушли герои – только эхо в веках о них летит, Вздымая волны океана, дельфины прокричат, Что вечны горы в стольном граде, незыблем их уклад. Цапля Дыханье ветра западного – тишь, неспешная река… Снежинки-пятна, шёлк дождя, и грусть ещё тиха. К беседке старой я с тоской безмерной, прислонюсь пока. Рогоз зелёный и гречихи пламень – мне пора. Тридцать шесть излучин В ночной тиши тоскует флейта, и лодка рвётся в свет. Овеян ветром, дымкой белой вздыхаю о красе, А шелест тростника и клёна разбросан по росе, Где осень, тридцать шесть излучин, и в небесах привет. Возвращение после провала Понурый, возвращаюсь в глушь по тропке узкой, Покинув вешний сад, где будет вскоре пусто. Я вижу, ива над дорогой горько плачет И небо, абрикосам – цвет, мне – неудача. Зовёт пастух телят алеющим закатом, Сосед-старик и внук его друг другу рады. Не ведают они, как сердце горем полно, Встречают у коня: - Здоров ли ты? - Довольно… В обители Умолкли благовония, сгустилась тень над кельей, Сорвал осенний ветер лепестки порою летней. Почти погасли свечи, и стена осела криво, Закатной тишиной дым сосен растеряет силу… Горы Пред пиками отбросил ныне труд и книги прочь, В обители латаю платье, чтоб себе помочь. Луна упала, хмель душистый всё ещё дрожит, Мне ветер ночи сон, припомнив, снова повторит. В дожде расстанусь с городом речным в ночной тиши, В туманной дымке в горы возвращусь я для души. Гектар бобов в цвету, бамбука три гектара – тень, Покамест брошу якорь здесь, прощай, рыбацкий челн… На границе Под Санганем ночным в пору сечи безмерно жестокой, Пала Циньская рать, не вернётся домой половина! Утром весть поспешает, да только совсем не с подмогой: Шлют нам платья походные - мчитесь в чужие долины! Перед снегом Древние горы здесь тенью вечерней наш город обнимут, Ветер, начавши свой танец стесненья, закрутится мимом. Лунная дева, что в храме небесном приветствует лад, Вся к журавлям устремится и проседью в яхонтный град. Буря уносит со склона сокровище - сливовый цвет, Холод лесной тяготит как тайник непреложный весь свет. Полная вод протекает река из туманности дней. Вспомнилось мне: есть надежда ещё и заря для людей. Ранняя осень Средь долгой ночи – цитры ясный звон И шёпот ветра к хору сочных лоз. Уснул светляк, в росе как жемчуг скрыт, Но слышен рядом грай и стук копыт. В рассветной дымке кроны так густы, В сиянье дня – даль гор еще светлей. Один лишь лист тонул в реке Хуай, Волну узнав. Мне нестерпимо жаль. Под весенним дождём Как травы пряны у реки и дождь болтлив. Над зыбью вод склонилось племя ив. К корням рогоза, где вода ещё тепла – Гусь первый сел. Не трудится пчела. Несётся песня в одичалые сады, Отяжелели стяги от воды. В Цзяннани снова полон чувственной тоски, Смотрю на небо и пишу стихи. На рассвете Дорога север-юг: судьбы расписан путь, Ведь жизнь – разлук и ожиданий муть. Где кончилась земля и гор гряда исчезла, Плыву я в час ночной, ища известий. Под утренней росой поник тростник тяжёлый, Под солнцем тает иней? Как же больно! Мне стоит торопить гребцов и вёсел звон, Душа желает, чтоб стал сон – не сон! Провожая гостей Один взошёл на царство и поклон творит, Другой на юг стремится и врагов страшит, Ведь там не ведали печати танской прежде, В краю дремучем ныне ханьские одежды. Речные тучи с солнцем – осень стала жарче, Дожди и ветер с моря – лета хлад богаче. О путник, с гор спустившись, не смотри назад! Алеют травы, клён горит, стремнин каскад… Жалобы в Чуском дворце Первое Двенадцать гор сияют, цвет последний пал, Дворцовые ворота смотрят на Ян-тай. Кружится в танце тонкий стан, владыка пьян, Средь бела дня пришли солдаты и Цинь-ван. Второе Охотников отряды подступают к трону, И сыры нынче все одежды у дракона. Грохочут барабаны битвы за стеной, Стреляют где-то в лань, ей нет пути домой. Встреча Забытый конь на берегу простужено заржал. Осмотрим с южных круч прекрасный сердцу град Чанъань! Но кто одежду мне сошьёт чрез столько лет теперь? Всё вздор и тщетно шляпу поправлять. Но верь не верь! Опять песком теряет краб следы вблизи, вдали, И домики улиток снегом зимы замели. Друзья былые изменились, новых больше нет, Я рыбаком у тихой речки встречу свой рассвет. Осенние мысли Западный ветер, деревья и осень в постели… Облако, воды и память былой суетой Мне перед зеркалом что-то из прошлого пели: Юноша вешний сегодня с седой головой. Осенний путь Листья багряны и слышится шелест, Чарку последнюю выпью до дна. Дождь моросит, где плоды уж созрели, Тучи уходят, но не навсегда. Горная даль растеряла все краски, Воды в потоке бегут удалом… Вновь возвращаюсь в придворные дрязги… Снится мне лес и река за окном. Слушая песню Осень начальная, струны и флейты хрустальны. Звуком небесным задержаны все облака. Стихла мелодия. Где она прячется? Далью Ветер гуляет. Мерцает луна свысока. Отшельнику Воды стынут и лоза в изъяне. Сколько же отшельников в Чжунъяне! С чаркой, цитрой подражаю им. Осень во хмелю давай сравним! Ковш забытый свис на ветке дальней, Пал, пропав в пучинах зазеркалья. Так и я на водах жизни – путник, Неизменной горечи сотрудник. Ссыльному Невинность – повод обвинений, Правдивость – причиняет боль. Погаснут горы в водах мнений, Курлыка огласит юдоль. Незваная придёт толпа И где он, беззаботный час? Дороже водная тропа, Омой же грязь людских гримас. В дар отшельнику Отшельнику отвечу сей же час: Источник жажды гор совсем погас. Просить людей ли? Душу бередить! А доброта? Исчезла всюду прыть! Играть здесь нужно вовсе не по нотам, Отвесных скал травинки не охота. На небольшом я склоне буду жить, Хоть стыдно мне. Прошу меня простить. В земле Юэ В пору цветения город столичный был птичьими песнями пьян, Всадник, простившись с женою дражайшей, под чарами сбруи, стремян Когда возвратится? Когда возвратится? Когда возвратится домой? Когда прекратится? Когда прекратится Война и боренье с судьбой? Сердце – не камень, жена ожидает и верность хранит лишь ему, Зимнее платье из ткани парчовой сошьёт лишь ему одному Когда возвратится, Когда возвратится, Когда возвратится домой, Когда прекратится, Когда прекратится, Война и боренье с судьбой! В день холодной пищи Всюду плач, надрывный и звенящий, Конь, как путник, в горести скорбящий. Нет огня в трактире и тепла. Рубят шелковицу как дрова. Завтра праздник памяти усопших, Оросим слезами память прошлых. Не вернуться мне в родные дали, Я виновен. Опоздал. Печален. Старый дом Было время лотос ранний, источая ароматы, знал надежду, Растерял бамбук в потоке листьев шелест несравненный даже прежде, Где ночами пировали богатеи без стесненья в тканях нежных Не торжеств и возлияний время. Сумрак, призрак, заточенье между. Прекратила песни цитра и легла немой на блюдо перламутра, На коврах из шёлка больше жизнь не льётся, не играет и под утро Где всё это? Блеск былого, ускользающим покровом пала пудра… Запустение. Ворота. Под замком травы народы и безлюдно. Ответ другу Западный ветер стихает, роса как слеза, Лодка плывёт, где поют о прекрасной Мулань. Песня пропала, но память, ах, память! Грустна Ночь. Обжигает луна берег хладный – тиран. Ранняя весна Луна и облака найдут свой дом В родных горах, прудах, привычном крае. Один цветок распустится, притом Всю заводь сном весенним овевая. Дождь навеял воспоминания о доме у озера В горах пред нами ветер, дождь, прохлада, Под сенью ивы конь мой отдыхает, Не слышно лотосов уже – досада, На юге осень – аромат канала. Надпись для беседки Праведной Девы Она ушла, постигнув истину в тиши девичьих комнат В предместье южном. Отыскал я старый пруд, беседку с домом. Застыл, любуясь гор закатных синевой. Её ли вспомнят, Тоскуя? Жизнь спешит. Трава осенняя нам не знакома. Смотреться в ночь как в зеркало с луной привычно будет нам, Над входом украшение осталось и цветёт пока, Но, право, по дневному шуму и потерянным следам Спрошу: кто дал на память надпись девы, что так далека? На горе Ли Был покойный император красотой земною пьян И блистал халат парчовый меж каменьев и румян. Ветер вслед за буйной птицей уносился за бурьян, Что мелодия туманов, становясь орудьем ран. Пламя-колесница - север погрузился в тишину, Знамя древнего дракона плыло где-то поутру. Как погибла Ян-гуйфэй, тень мертвецки на пиру Пьёт здоровье стен пропащих, где полынь я соберу. Утки-мандаринки На отмели зыбучей, птиц круженье, А крики их - как эхо у ручья. И, кажется мне, краска не сильна Поймать сплетенье в танце отраженья. Как вольно им взлетать, где захотят, Не жаль, что радость кратка и проста. Свободные созданья - красота… Завидую сердцам, что так горят!

Ах, други мои, присаживайтесь поближе, спину выпрямите, чай горячий под рукой держите – сейчас я вам одну историю расскажу. Не то чтобы правдивую… хотя, кто знает, где правда прячется? В общем, слушайте. Жил да был в столице один торговец рыбой. Парень он был, надо сказать, простак. Душа нараспашку, сердце как спелый арбуз – отрезать да есть. И вот однажды пошел он на базар, рыбу закупать. А базар в столице, знаете ли, место людное, шумное, как рой пчел, нашедший бочку мёда. Ходит, значит, торговец, приценивается, у кого рыба пожирнее да посвежее. Вдруг видит – сидит старый монах, ну прямо как бездомный, только в сто раз обветшалее, а в руках… барабанчик держит маленький, такой, знаете ли. Подходит торговец и спрашивает: "О почтенный монах, что за диковинка у вас в руках? И зачем она вам?" Монах смотрит на него так, как будто тот только что с Луны свалился, и говорит: "Эх, юноша, это не просто барабанчик. Это – Барабан Исполнения Желаний!" "Желаний?" - удивляется торговец. - "И как же он исполняет, этот… барабан желания?" Монах хитро улыбается: "А вот так! Загадаешь желание, стукнешь в барабан - и желание исполнится! Но помни, юноша, желания нужно загадывать с умом!" Торговец аж загорелся. Ну, вы же помните, какой он простак. Выкладывает монаху все свои сбережения, получает барабан и счастливый бежит домой. Прибегает, ставит барабан на циновку, садится напротив, глаза закрывает и думает: "Эх, сейчас я себе такой магазин рыбный пожелаю, чтобы вся столица ко мне за рыбой ходила! И работников чтоб у меня было человек двадцать! И… и…" Тут он как бахнет в барабан! И тут же… баааам! С потолка на него падает… рыба! Прямо в лоб! Торговец от неожиданности чуть сознание не потерял. Вскакивает, головой трясет, рыбу отбрасывает. "Что это было?!" - кричит. Думает, наверное, неправильно желание загадал. Садится обратно, глаза закрывает, сосредотачивается: "Нет, надо конкретнее. Хочу самый большой лоток с рыбой на всём базаре! Чтобы рыба там сама собой чистилась и разделывалась! И чтобы покупатели сами деньги платили!" И тут как бахнет! И опять… баааам! Сваливается с потолка… ещё большая рыба! Прямо на шею! Торговец аж затрясся от злости: "Да что за ерунда?! Какой-то дурацкий барабан! Ничего он не исполняет!" Плюнул он на это дело, пошел на базар, купил рыбы, как обычно. Вернулся домой, разложил свой товар на прилавке, и начал торговать. А барабан бросил в угол, чтобы глаза ему не мозолил. А вечером, когда все разошлись, сел торговец ужинать. И думает: "Ну что ж, глупо было надеяться на какое-то чудо. Надо самому работать, чтобы чего-то добиться." И тут ему вдруг так грустно стало… так одиноко… Вздохнул он и говорит: "Эх… хоть бы кто-нибудь мне сейчас…" И сам тихонько про себя добавляет: "…чай налил." И тут… баааам! С потолка… чайник! Прямо ему на голову! Полный кипятка! Вот так, друзья мои, надо быть осторожным со своими желаниями. Особенно, если у вас есть Барабан Исполнения Желаний. И особенно, если вы такой простак, как этот торговец.