В тени, под могучими ветвями клёна, Что луг одиноко хранит сотню лет, Сидела на скатерти пара влюбленных, Встречая оранжево-алый рассвет. Цвела энотера кругом молодая, Округу наполнил ее аромат. И ласковый ветер, с кудрями играя, Гулять по полям живописным был рад. У старого клена, на скатерти белой, О будущем грезя совместном своем, Наевшись малины с кустарника спелой, На яркое солнце глядели вдвоем. Окрасились листья и купол небесный В свой утренний пламенно-рыжий сюртук. И птичьей задорной и радостной песней Наполнился тут же проснувшийся луг.

Летел я в небо на покой, Душа стремилась прочь от трупа, Когда в момент передо мной Возникла джазовая труппа. Так низко пал я в их глазах, Что стали звонко, словно с трона, Внушать мне ужасы и страх Под низкий тембр саксофона. Но разве есть моя вина, Что смерть настигла тело рано? Душа со мной, и мне верна, И не терзают ее раны. Погибло только мое тело, Душа продолжит вековать. И я не смог закончить дело, А вы смогли бы джаз сыграть?

Признаться стыдимся мы сами себе: Есть множество мерзостей в нашей судьбе. Мы спутать пытаемся Солнце и Тьму, Любовь называя ключом ко всему. Любовь — это похоть, и стыд, и порок, Что мы преподносим как важный урок. И дети внимают с рождения нам, Что властвует в мире бесчестье и срам. Стихи посвящая гниющей душе, Увязнув по плечи навек в кутеже, Не станем ли мы сокрушаться потом, Что чувством прекрасным прозвали Содом?

Не требуя дерзкого, злобного нрава, Гордыня продолжит наш мозг пожирать. Имеем, кричит она, полное право Себе самолично спасибо сказать. За то, что нелепо с утробы до гроба Себя волочили по грешной земле; За то, что ничтожней блохи и микроба Теряли обличье во мраке и мгле. За грязь и разврат себе скажем спасибо, И примут пороки изящный поклон; За блуд и распутство на каждом отшибе, Где слышится тоненький ангельский стон.

Как не устанешь ты стоять Три сотни лет на голом поле? И ветви к небу устремлять, Не чувствуя себя на воле? Родился ты на белый свет, К земле прикованным корнями. И каково встречать рассвет, Когда один стоишь веками? Как не калечит осознанье, Что жизнь есть мрак и пустота? Как не тревожится дыханье, Не подступает к горлу тошнота?