Даниэла сидела в кабинете у психиатра в мягком глубоком кресле, закинув ногу на ногу и положив руки на подлокотники. Ей казалось, что эта поза выглядит вполне расслабленной и спокойной, и врач это непременно заметит. Но врач колотила длинными ногтями по клавиатуре и на Даниэлу не обращала внимания. Даниэла молча рассматривала психиатра, её прямые длинные черные волосы, наклеенные ресницы, тонкую шею, яркий свитер; в ней всё было тонкое, длинное и яркое, особенно узкие длинные кисти и пальцы, продолжающиеся длиннющими ногтями. И Даниэла думала, как психиатр с таким маникюром моет посуду, не всякий раз ведь пользуешься посудомоечной машиной, кофейную чашку точно не помоет, ибо глубина кофейной чашки равна длине её ногтей.        Внезапно психиатр перестала молотить по клавиатуре,  резко повернулась к Даниэле и спросила:      - Как звали вашу маму?      - Почему звали? – удивилась Даниэла. – Её и сейчас зовут Сандра.      - А как звали вашего отца? – опять в прошедшем времени спросила психиатр не глядя на Даниэлу.      - Почему звали? Его и сейчас зовут Эльезер.      - Он француз?      - Дааа, - рассеянно протянула Даниэла. Она не понимала, к чему все эти вопросы и с нетерпением ожидала, когда же психиатр приступит к работе.      - Ок. Как звали вашего мужа? Даниэла поняла, что о её родственниках психиатр может говорить  только в  прошедшем времени.      - Которого?      - А сколько раз вы были замужем? – не снимая пальцев с клавиатуры,  спросила психиатр.      - Два… - неуверенно протянула Даниэла.      - Ок. Как звали первого мужа?      - Ой, нет, я три раза была замужем, - вспомнила Даниэла.      - И как звали первого мужа? – настойчиво спросила психиатр.      - Майк…      - Тайсон?      - Нет, Свенсон. Он был англичанин шведского происхождения.      - От него дети есть?      - Нет. Обошлось как-то…      - Вы нервничаете, когда думаете о нем?      - Нет, - без уверенности в голосе ответила Даниэла.      - А что вас заставляет нервничать?      - Я обычно не нервничаю. Просто бросаю тарелку на пол, - и, подумав, добавила: - Без удовольствия.      - Ок. – Психиатр посмотрела куда-то вверх и в сторону, как будто ждала подсказку из внешнего мира, затем спросила: - А что вас раздражает?      - Раздражает… - задумалась Даниэла, - ну, разве что веточки розмарина, замотанные ниточками по самые листики. Утомляет разматывать. А если их разрезать, то одна ниточка обязательно затеряется и попадет в салат.      - И больше ничего не раздражает? – Удивилась психиатр.      - Ну… еще раздражает, когда говоришь что-то мужчине на одном языке, а он тебе отвечает на другом и всегда до конца неясно, понял ли он, что я имела ввиду.      - Даа?.. – заинтересовалась психиатр, отодвинула клавиатуру и откинулась на спинку кресла. – Можно подробнее? – Видимо, эта тема была близка и ей.      - Ну… вот вчера говорю своему мужчине на французском языке: «Мне нужен только секс. Только агрессивный секс. И ничего личного». А он начинает меня целовать. Объясняю, мы не настолько близки, чтобы целоваться. А он говорит по-итальянски: «Аморэ, коса пуо эссере пью вичино аль сэссо?» - что может быть ближе секса? Ближе, это когда любовь, говорю. И я не уверена, что он меня понял.      - Он сказал вам «любимая», - грустно вздохнула психиатр.      - Ооо! Вот хотела бы я оставить это слово неуслышанным…      - Вы боитесь отношений? – Психиатр внимательно посмотрела на Даниэлу.      - Нет! Я ничего не боюсь! – воскликнула Даниэла и вжалась в глубокое кресло. Психиатр, сложив руки на груди, молча смотрела на Даниэлу.      - Вы хотите об этом поговорить? -  психиатр постучала по столу длинными ногтями.      - Нет! – Даниэла еще глубже вжалась в кресло.      - Тогда просто найдите себе французского мужчину.      - Ой. Французские мужчины только о любви и говорят. Только говорят…      - Ок. Давайте перейдем к вашему второму мужу. Как его звали?      - Леон, - ответила Даниэла и подумала, что о втором муже вполне уместно говорить в прошедшем времени.      - Француз?      - Вот именно.      - Чем закончился этот брак?      - Брак закончился дочкой и телевизором, выброшенным в окно.      - Кто выбросил?      - Он. Но я первая хотела! Просто поднять не смогла.      - Вы при этом нервничали?      - Я была как удав на солнцепёке.        - Вы себя за что-то укоряете?      - Себя?.. – задумалась Даниэла. -  Я не смогла освоить дискретные математические структуры. Дискретная математика так и осталась для меня непознанной.      - Забудьте. Не ваша тема.      - Не моя, – согласилась Даниэла. – Зато я без труда разобралась в теории релевантности в рамках когнитивной лингвистики.      Психиатр удовлетворенно отстучала длинными ногтями по клавиатуре какой-то текст и снова повернулась к Даниэле:      - О чём вы сейчас думаете? – неожиданно спросила она.      - Эээ… - попыталась сосредоточиться Даниэла. -  У меня дендробиум дал корни на псевдобульбе. Интересно, можно ли его размножать с этого места?      - Понятно… - протянула психиатр. Она откинулась на спинку кресла, выдвинула ящик стола и извлекла яркую пачку сигарет. Вынула тонкую сигаретку, зажала её длинными ногтями, очень смешно, порылась в другом ящике, постукивая и пощелкивая ногтями, поднесла к сигаретке зажигалку, на мгновение выстрелило пламя, психиатр затянулась и блаженно прикрыла глаза. Даниэла наблюдала за вожделенным процессом и думала, когда же этот бред закончится, и психиатр наконец поинтересуется причиной визита.  Но врач пускала дым кольцами и, кажется, забыла о Даниэле. Сигаретка источала приятный аромат, и Даниэла молча ждала, когда врач вернется из своего мира. На краю стола лежала зажигалка, и Даниэла напряглась, увидев её – на зажигалке был изображен логотип компании, в которой работала Даниэла.      - Вы о чём-то сожалеете? - спросила психиатр, возвращаясь из мира грёз.      - Нет. Но мне нужна справка о моём ментальном здоровье, - сдалась Даниэла, не в силах выдержать несовершенство мира.  И уточнила: - О том, что я здорова.      - Ок. Я знаю. Ко мне за справками все и приходят, - спокойно сказала психиатр. – Продолжим. Как вы переживаете потери?      - Потери?.. – вздохнула Даниэла. -  Вот недавно потеряла телефон и подругу. Равноценные потери.      - Как это? Что не так с подругой?      - С подругой всё не так. Я узнала, что мне изменяет муж, поздно вечером решила уйти из дома, позвонила подруге с намерением переночевать у неё, подруги дома не было, ответил её муж, я спросила, можно ли мне переночевать… В общем, кончилось всё плохо – муж подруги решил, что меня подослала подруга проверить его, подруга подумала, что я захотела переспать с её мужем, мой муж решил, что я ушла к любовнику. А я ночевала в гостинице. Эта ситуация открыла мне глаза на отношения.  После этого я со всеми рассталась. Разве могут быть любовь и дружба без доверия?      - Изменял третий муж?      - Да. Третий – лжец, подлец и негодяй. Он тоже в прошедшем времени. Тоже француз. Тоже битые тарелки. Правда, обошлось без телевизора и без детей, – ответила Даниэла и подумала, почему врач не спрашивает имя третьего мужа…      - Ок, – встрепенулась психиатр. – Вы часто ссорились?      - Мы не ссорились. Я просто хотела  убить его.      - Убить? За что?      - Он дарил мои вещи любовницам. Последней каплей стали мои туфли, которые пропали из шкафа вместе с коробкой. Они оказались мне великоваты, и я хотела их обменять, но не успела.      Психиатр поёжилась и поджала ноги, спрятав их под кресло. А Даниэла смотрела на зажигалку, лежащую на краю стола, и пыталась понять, как зажигалка, изготовленная для рекламы компании небольшим тиражом, могла попасть к психиатру?.. Зажигалку Даниэла оставляла в машине мужа… Неужели это она?.. Эти длинные черные волосы, которые Даниэла снимала с пиджака мужа…      «Неужели она догадалась?» - Подумала психиатр.      «Сука». – Подумала Даниэла.      - Когда вы с ним расстались?      - Накануне Дня Апрельской Рыбы. Не хотела в очередной раз почувствовать себя апрельской рыбой.      «**дак… - подумала психиатр, - он до конца лета говорил мне, что проводит выходные с женой»…      «Сука! Сука! – Подумала Даниэла. – Поджечь бы её волосы!»      Психиатр стучала ногтями по клавиатуре, а Даниэла с неприязнью  рассматривала её и придумывала варианты казни.  Врач нажала на кнопочку, и принтер зашуршал, распечатывая справку. Психиатр поставила на неё свою личную печать, расписалась и протянула справку Даниэле:      - С вас сто евро. Можете оплатить здесь.      Даниэла резко встала, подошла к столу, взяла справку, сложила её вчетверо и спрятала в сумочку. Затем оперлась руками о стол и, глядя в глаза психиатру, сказала тихо:      - Мой бывший уже неоднократно оплатил эту справку, не так ли? – И резко добавила: - Снимите туфли!        Психиатр откинулась на спинку кресла и молча повиновалась. Затем неуклюже вытолкнула туфли из-под кресла.      Даниэла подняла туфли и внимательно их осмотрела. Затем подошла к окну, обернулась и сказала:      -Внутренняя сторона подошвы изношена, у вас продольное плоскостопие, вам нельзя носить такую модель. - С этими словами Даниэла открыла окно и выбросила туфли на улицу.      Психиатр молчала, разглядывая свои ногти.      Даниэла взяла со стола зажигалку, извлекла из нее шипящее пламя и долго смотрела на него. Затем бросила зажигалку в мусорное ведро и направилась к выходу.      «Сука», – подумала психиатр, продолжая рассматривать ногти.      Даниэла шла по улице, всматриваясь в лица прохожих и думала: «Вы думаете, психи сидят в сумасшедшем доме? Отнюдь.  В психушке только те, кто спалился. Остальные бродят среди нас». 

                Франческе, моей подруге посвящается.      Ночью по улице опять бегали шакалы. Каждый раз, выходя на балкон в четыре утра, вижу этих облезлых худых  голодных хищников, тихо передвигающихся трусцой, распугивая кошек.        В пять утра начали петь попугаи. Да что там петь… они орут, как резаные.  Перелетают стаей с пальмы на эвкалипт и обратно. И орут. Утренняя разминка. И мне нравится их веселый тарарам.      В шесть утра в соседнем доме пропиликал домофон, кто-то вошёл, громко хлопнув дверью. Где-то заплакал младенец. Его никто не утешал, видимо, родственники спали.      Узкая улица с односторонним движением не предполагает интенсивного потока машин, но сегодня они уж как-то громко разъезжаются от своих домов – воскресенье, первый рабочий день.      Послышался грохот приближающейся мусорособирающей машины. Она останавливалась у каждого дома, и, лязгая железом, опрокидывала в свое ненасытное чрево мусорные баки.      Следом подъехала моющая машина, два черных парня соскочили с подножки, ловко размотали шланг и быстро вымыли шампунем и каким-то дезинфицирующим средством все мусорные баки в близлежащих домах, окатив их мощной струей воды из шланга. Улица наполнилась ароматом лилий и чего-то больничного.      Потом проехала маленькая мощная машинка – пылесос со шваброй, она гудела громче, чем первые две.  Пылесос всасывал невидимый глазу мусор, а швабра следом делала влажную уборку. Наверное, в нашем городе сегодня санитарный день.      В доме через дорогу послышался вызов скайпа. Ответила женщина хриплым голосом. Её абонента я тоже слышала. Женщина долго рассказывала о погоде, о растущих ценах,  о своей жизни, о жизни домочадцев, соседей, горожан и страны вцелом, не забыв упомянуть предстоящие выборы и  премьер-министра, который находится под следствием. С противоположной стороны ей рассказали последние новости в экономике, политике, о борьбе с коррупцией, о пенсионной реформе, о ценах, убийствах и грабежах. Так, сидя на балконе с чашкой кофе,  я узнала  новости  двух стран, телевизор можно было не включать.      Раннее утро постепенно перетекло в позднее, и я вышла из дома.        Я шла бесцельно  по улицам города, осознавая, что начала свой путь обратно. Вспомнила, как мой пятилетний сын говорил:  «Человек, отправляясь в кругосветное путешествие, начинает свой путь обратно». Вот и я начала свой путь…        Я шла мимо банка, у входа возле банкоматов стояли модели…  У нас в Израиле иной раз не поймёшь, в банке ты или в ночном клубе. На днях прихожу в банк, а там в фойе девушки стоят, выглядят так, будто только что из ночного клуба вернулись. Но нет, на ленточках бейджики висят, оказывается – консультанты. Одна меня просто наповал сразила – на голове белый  парик  как стог сена, волосы до попы болтаются, ресницы приклеены, макияж карнавальный, украшения нацеплены на все возможные места, штаны с дырками в обтяжку и каблуки сантиметров пятнадцать. Я к ней с некоторой опаской обратилась, ан, нет, любезно помогла. Если закрыть глаза, так и вообще вроде с нормальной девушкой разговариваешь. Но вид просто с ног сшибает.      Недалеко от банка в тени мирта сидит нищий на корточках. В левой руке сигарета, держит он её двумя пальцами, а огонёк в зажатом кулаке спрятан. Сразу пришла в голову мысль, что был он в тех местах, где приходилось прятать огонёк сигареты…  У ног нищего стояла коробочка, в ней пяти- и десятишекелевые монетки. Недалеко от него  на тротуаре лежала монетка, один шекель. Маленькая, симпатичная, блестящая. Наверняка нищий её видел. Но поднять её было лень. Подумала, что в Израиле даже нищие ленивые. Как и все израильтяне. Бельё с верёвки упадет, никогда не станут поднимать, легче пойти новое купить. Помню, в автобусе мой муж протянул водителю сто шекелей, мелочи не было,  а билет стоит четыре шекеля десять агорот. Водитель махнул рукой, едь, мол,  так, без билета. Ему лень было сдачу считать.      Нищий курил сигарету и аккуратно прятал разгорающийся огонёк в кулаке. И тут его окликнул неряшливо одетый мужчина: «Эй, Гофман!» «Гофман» лишь слегка встрепенулся, но головы не повернул. «Вот ты умный, немец, - продолжал мужчина, - скажи, зачем мы живём?» «Гофман» лишь сильнее сжал кулак с горящим огоньком. И тут мужчина пропел: «А мы лежим на склоне холма… Кверху ногами на склоне холма»… «Гофман» съёжился и ниже опустил голову. Ну, это уж слишком, подумала я, вспоминая фильм «Брат» и свернула в сторону набережной.      Я шла по аллее эвкалиптов и глубоко вдыхала воздух, наполненный эфирными ароматами, чуть сладковатыми и, будто бы осязаемыми, кажется, можно потереть рука об руку и на ладонях останется аромат эвкалипта. Вообще Израиль пахнет кошками и фалафелем. Кошки живут везде, в каждом городе, на каждой улице, в каждом дворе. И фалафель готовят почти на каждом углу. Но мой город пахнет эвкалиптами, розмарином, миртом и майораном, слегка напоминающим запах полыни.      Аллея эвкалиптов заканчивалась у самого моря, где происходило смешение запахов солёной воды, водорослей и ароматов эвкалиптов, превращаясь в аромат счастья…      На набережной увидела автобус, из которого шумно и весело выпрыгивали девушки в хиджабах. Видимо, их привезли на прогулку из какой-то арабской деревни.  «Девушки ли?» - подумала я. Ведь в арабском языке слово «девушка» отсутствует. До двенадцати лет она девочка, после двенадцати – женщина… Ещё у арабов есть обращение «как ты себя чувствуешь?» только мужского рода.  Я как-то поинтересовалась, а как это будет женского рода. Но оказалось, такого обращения женского рода не существует. Ибо никому не приходит в голову спросить, как чувствует себя женщина… И мне стало жалко арабских девочек-женщин…      Свернула в город уже почти не ориентируясь и почти не понимая, куда я иду. Вышла на какую-то небольшую площадь. И тут недалеко от меня остановилась маршрутка. Я подошла и спросила водителя, куда он едет. Он назвал город, но я не поняла, а переспрашивать было лень. Да и какая разница… Я села в маршрутку на переднее сиденье, водитель подождал минут пять, пока придут ещё хотя бы два-три пассажира, и мы поехали.      К счастью, мы заехали очень далеко, как раз туда, куда мне надо было. Сначала мы ехали по равнине, и лишь вдали возвышались горы Галилеи с маленькими деревушками у подножий. Потом мы ехали по холмам, дорога петляла, кружилась серпантином, то спускаясь, то поднимаясь всё выше, пока мы не поднялись на вершину холма. В маршрутке осталась я одна. Водитель обернулся ко мне и сказал, что дальше - вниз, обратно. Я вышла.      Я оказалась в каком-то селении. Узкие улочки, низкие дома с черепичными крышами, сады, оливковые рощи, за ними снова холмы, поросшие хвойными лесами. И тишина. И смешанный аромат цитрусовых и хвойных деревьев. Я шла, осторожно ступая, не желая нарушать гармонию. Не видно было ни людей, ни машин. Вдали залаяла собака и тут же смолкла. Тишина стояла такая, что я слышала биение сердца и своё дыхание. Я замерла, не смея нарушить тишину и не в силах оторвать взгляд от синего неба и яркого солнца, от зеленых холмов, слегка затуманенных подвижным густым горячим, почти осязаемым воздухом, местами притененных низко проплывающими пушистыми белыми облачками.  Аромат счастья разливался по моим венам. Душа наполнялась покоем и гармонией.  «Гофман» не ответил на вопрос, зачем мы живем. Но я знаю. Я хочу просыпаться и видеть зеленые холмы, море вдали, погружаться в эту звенящую тишину, вкушая, как мёд, ароматы леса, наполняя свою душу гармонией и счастьем…      Мне захотелось пить.  Я сорвала лимон с ветки, свисающей над дорогой, надкусила его, в рот брызнул кислый ароматный сок. Люблю. Я шла по дороге, петляя вместе с ней, спускаясь и поднимаясь, снова спускаясь, пока дорога не влилась в шоссе. Я шла вдоль шоссе,  совсем не заботясь о том, как буду добираться до дома, пока не наткнулась на автобусную остановку. Присела в ожидании автобуса на скамейку, всё еще погружённая в свои мысли и ощущения, стараясь не расплескать то зыбкое ощущение гармонии и счастья, посетившее меня на вершине холма…      Уже смеркалось, когда я пришла домой. Едва открыла дверь в подъезде, как запел мой телефон голосом Криса Ри. Значит, звонит Франческа. Я только успела сказать «да, моя дорогая», в ответ услышала крики, стоны и плач одновременно. Моя подруга кричала, смешивая русские и итальянские слова о том, что он бросил её, ушел… Я ничего не понимала. Пока я поднималась в квартиру, Франческа прооралась и до меня дошло, что она говорит о своём муже. Я не верила, что он мог её бросить. «Прошу тебя, дорогая, успокойся и расскажи, что произошло», - попросила я её.  Мы разговаривали более часа. Выяснилось, что муж её и вправду ушёл. Но не к другой. Он погиб в автокатастрофе.       Я включила компьютер и купила билет в Рим. Через два дня я встречала рассвет в Тоскане. На веранде у Франчески. Созерцая окрестные зеленые холмы, рассечённые квадратами виноградников и отдельно стоящими, как свечи, кипарисами…

     Я проснулась в четыре утра по сформировавшемуся в последнее время в Израиле режиму сна, несмотря на то, что мы с Франческой разошлись спать в час ночи. Дом Франчески с оливковой рощей и виноградниками располагался на холмах, вокруг простирались такие же виноградники, отдельно стоящие дома и кипарисы, как свечи, украшающие горизонтальный пейзаж.      Люблю я это время суток, когда все ещё спят, природа дремлет, происходит эффект синергии и кажется, весь мир принадлежит только тебе, и ты ощущаешь себя частью природы, и в этом есть гармония и почти счастье.      Я любовалась этими бескрайними холмами, слегка затуманенными голубой утренней дымкой, напоенными свежестью и восхитительными ароматами, а в голове кувалдой стучали слова Франчески: "Он изменял, изменял!"      Я прошла мимо благоухающих утренней нежностью  разноцветных мирабилисов  по тропинке, усыпанной пурпурными лепестками  бугенвиллеи  мимо полоски дурманящего базилика и тимьяна в дальний угол сада, где среди старых маслин спряталась каменная беседка со сводчатой крышей, отделанная травертином. Эту беседку я вымолила у Валерио в свой прошлый приезд, даже эскиз нарисовала. Ему понравилось, оставалось привезти камень и найти мастера.      А потом я нарисовала ему грот. Этот грот давно жил в моей голове, я мечтала сделать его ещё в Сочи, но не сложилось, и я таскала его за собой по разным странам. Грот занимал слишком много места в моей голове, и надо было как-то от него избавиться. Место справа от беседки показалось мне идеальным, а убедить Валерио исполнить эту затею не составило труда. Мы вырыли глубокую яму, дно и стены выложили камнями. Потом нашли мастера, который ругался дурными словами, увидев мои рисунки, однако постоянно восклицал "белло", "перфеттаменте", "молто  бене", "сплендидо" (красиво, идеально, здорово, великолепно). Мастер притащил электрический движок, кучу железа, какие-то цепи, пружины, подшипники, металлические пластины и даже лёгкие ажурные неглубокие пластиковые поддоны, которые, как он признался, где-то стырил. Эти поддоны крепились к пластинам, установленным по принципу лопастей мельницы. Стоило нажать на кнопочку, "мельничка" вращалась и снизу поднимался поддон с холодной бутылкой вина. В освободившийся поддон погружалась очередная бутылка и "мельничка" ехала дальше. Над гротом возвышался шкаф со стеклянными полками разной величины. В шкаф было подведено освещение, там хранились бокалы, кофейные чашки, турки, газовая горелка, некоторая посуда, и конечно была подведена вода. Когда идея была исполнена, мы её успешно протестировали. Все просто визжали от восторга, а мастер смотрел на меня с нескрываемым восхищением.      Конечно, это была моя блажь. Бутылки в грот погружали уже охлажденными, но грот хотя бы сохранял температуру и не надо было бегать каждый раз к холодильнику. И красиво было. Шкаф снаружи тоже был отделан травертином и рядом с беседкой смотрелся вполне гармонично. Да и удобно было; Франческа не вставая открывала дверцу, нажимала на кнопочку и вынимала очередную бутылку вина, стоило лишь протянуть руку.      На неделю мы с Франческой зависли в "бермудском треугольнике" между домом, беседкой и гротом с вином. Мы даже еду себе не готовили. Но она всегда была на нашем столе. Я сначала не понимала, откуда все это берётся, всякие аранчини, ньокки под грана падано, фриттата, полпеттоне, каччиаторе, всегда свежие, горячие и изумительно вкусные. Но потом заметила, как только еда или вино заканчивались, Франческа молча давила пальцем на телефон и тут же сбрасывала звонок. А через некоторое время появлялся садовник Роберто с корзиной разнообразной еды и корзиной вина. Вино Роберто молча погружал в прохладный грот. Корзину с едой, покрытую льняным полотенцем, ставил на стол. Потом менял грязную посуду на чистую, приносил из холодильника ледяную минеральную  воду, открывал очередную бутылку какого-нибудь санджовезе, кьянти или монтепульчано, разливал вино по бокалам, варил нам кофе, целовал Франческе ручку, бросал на меня скорбный взгляд и молча удалялся. Я каждый раз, глядя в его черные глаза, пыталась зацепить и удержать этот взгляд, но он ускользал, неуловимый и быстрый, и как бы извиняющийся.      Франческа делала глоток вина, потом глоток кофе, бросала в рот кубик пармиджано, прикуривала очередную сигарету и продолжала плакать, размазывая слезы и сопли по красивому лицу. Ей надо было выплакаться и выговориться, а я была благодатной жилеткой. Будучи знакомой с Франческой почти двадцать лет и зная её жизненный девиз "уж если я чего задумал, я выпью это обязательно", я понимала, она должна была высказать все, что накопилось в последнее время. От меня требовались уши, эмпатия и свободное время, чем я и обладала в полной мере.      А дело в том, что после внезапной смерти Валерио Франческе, хочешь-не хочешь, а пришлось заниматься семейным бизнесом. Вообще-то Валерио, как и Франческа, работал в киноиндустрии, а виноградник, винодельня, маслины, перешедшие Франческе от её родителей, живущих во Флоренции - это хобби супругов, переросшее в маленький бизнес, где хозяйничал управляющий Антонио, ему помогал Роберто и ещё несколько рабочих. Но незадолго до гибели Валерио Антонио был уволен и Франческе предстояло разобраться в разных вещах, понять схему бизнеса, да и зарплату рабочим надо было платить, а Франческа не вникала раньше в эти тонкости. Роберто посоветовал Франческе открыть компьютер мужа и найти там нужные контакты, схемы, графики.      Франческа и открыла. На свою беду. "Представляешь, - говорила она мне, - я наткнулась на письма некой женщины. Я сначала не придала этому должного значения, но письма повторялись. И я стала их читать".      В письмах с неким флером сообщалось о своей жизни, о работе, о планах, рассказывалось о проблемах. Что самое интересное, Валерио с энтузиазмом отвечал на них.     - Вот послушай, что она пишет, эта Бэлла, какое ужасное грозное имя, - Франческа открыла компьютер и начала читать. - "Привет. Сижу на работе. Поругалась с начальником. Он не хочет повышать мне зарплату. А у меня стиральная машина сломалась. Но разве он это поймёт? Да и в отпуск хочется. Хотим поехать с подругой в Испанию. Или лучше в Италию? Как ты думаешь? Скоро обеденный перерыв, пойду в наше кафе. Помнишь "наше" кафе? Там сейчас работает новый бариста, такой красавец! Глазки мне строит. Не пропадай! Пиши..."      Франческа сделала глоток вина, её красивое лицо исказила гримаса страдания, она взмахнула рукой и воскликнула:     - И что он ей ответил? Этой Бэлле! "Привет! С начальником будь корректна, иначе повышения зарплаты не видать. Стиралку я тебе купил, надеюсь, тебе понравится. Доставка будет послезавтра с шести до десяти вечера, будь дома. Испания или Италия? Нууу... Тебе решать. У меня сейчас много работы... Хочу в наше кафе, я бы этому бариста... И помни, красавцы только разбивают сердца! Пиши..."      Франческа захлопнула ноутбук, встала со стоном, взяла бокал вина и вышла из беседки. Она ходила среди оливковых деревьев, цепляясь за стволы, спотыкаясь о выступающие из земли корни. Её сарафан зацепился за сучок, Франческа дернула изо всей силы, на платье образовалась огромная дыра. Обессилев, она упала на траву, прислонилась к дереву и со стоном выдохнула: "У них "наше" кафе... Твою мать... Это что значит? Что каждый раз, когда он летал в Москву, они встречались в этом кафе? Он ей стиральную машину купил... Ну, ты подумай... И она с ним на "ты". А ведь она младше его на 23 года! По какому праву она с ним на "ты"?      Я присела рядом с моей несчастной любимой подругой, так остро переживающей эту боль, пытаясь найти какие-то утешительные слова, но кроме "вот гад, мерзавец", на ум ничего не приходило. И все же я сказала ей:     - Послушай, Франческа, может он с ней не спал, ты ведь больше всего этого не хочешь? Возможно, это было романтическое увлечение. Знаешь, у мужчин в этом возрасте бывает потребность, ну... как бы подпрыгнуть, как писал Довлатов, как подпрыгивает боксёр после нокаута, чтобы показать, что ещё жив. Вот и мужчины, убеленные сединами, скачут, как молодые козлики, доказывая самим себе, что ещё способны, что нравятся женщинам.     - Да лучше бы он переспал и забыл! Но это шесть лет длится!     - Не читай больше. Хватит себя травмировать. Негативные эмоции тебя разрушают.     - Поздно. Я уже все прочитала.     - Послушай, я не могу в это поверить. Он тебя очень любил. Это было видно невооружённым глазом. Он весь светился, когда смотрел на тебя, когда говорил о тебе. Я не думаю, что он искал что-то лучшее. Красивее тебя не найти. У тебя фигура юной девушки. Тебя часто принимают за сестру твоей дочки. Семья у вас была идеальная. Это так, дурь какая-то на мужика накатила. Может, романтики захотелось, какой-то тайны, мужчины часто хотят иметь хоть маленькую, но тайну, хоть ерунду какую-нибудь, но скрыть. Но любил-то он тебя.     - Тогда зачем все это?! - Закричала Франческа. - Вот послушай, что он ещё ей пишет!      Она встала с травы и направилась к беседке. Платье снова за что-то зацепилось, Франческа рванула его и часть подола упала к её ногам. И тогда она взяла телефон и впервые обратилась к Роберто вербально да ещё на русском языке.     - Принеси мне новое платье! - И добавила по-армянски, - инч? (что?), - но ответ слушать не стала, бросила телефон и потянулась к ноутбуку.      Я взяла свой бокал вина и села напротив. Надо сказать, мы уже неделю упражнялись в винопитии, но опьянеть так ни разу и не удалось, настолько высок был эмоциональный накал.     - Вот послушай. Это о том времени, когда мы отдыхали на озере Гарда, помнишь? Ты тогда с нами была, вспомни, как мы веселились. Как мы ездили в парк Гардаленд, как катались вокруг озера на машине, а потом на пароме, как ездили на рыбалку, которую он сам и организовал, а потом готовили рыбу, катались на паровозиках, ездили на термы, поднимались к облакам в горы, где от высоты и близкой пропасти дух замирал... и как мы были счастливы, как мне казалось... А он ей в те дни писал: "Я на озере. Сегодня ездил добывать рыбу. Так себе занятие. Небо голубое, вода мокрая. Вода - твоя стихия. Вот бы тебе сюда, ты бы получила удовольствие. А у меня с собой электронная книга, в ней много букв, она меня и спасает".      Франческа отшвырнула ноутбук и потянулась к дверце грота. Извлекла кьянти и опять заплакала. Пока я открывала вино, она прорыдалась и просморкалась в оторванный от подола кусок ткани. Потом оторвала ещё кусок платья, оросила его минеральной водой и, промокнув глаза, положила ткань на лицо, стихла. Потом воскликнула, срывая тряпочку с лица:     - Вода - это моя стихия! Моя! Это мне он говорил эти слова! Мне! Как он мог?.. Он и ей их говорил... И он пишет "я на озере". "Я!" Как будто он один там и ему страшно скучно. У него ведь и книги с собой не было. И в других письмах он всегда писал "я", как будто меня рядом нет.     - Вот мерзавец! - Не удержалась я.      Наконец пришёл Роберто. Он истолковал просьбу Франчески буквально, поехал в магазин и купил ей два платья. Одно длинное белое, второе голубое короткое. Оба были хороши. Франческа хотела переодеться здесь же, в беседке, но я отправила её в дом. Очень мне хотелось остаться с садовником наедине.      Ах, этот загадочный молчаливый садовник...  Я наблюдала, как он варит кофе на газовой горелке и в который раз пыталась зацепить его взгляд. И когда Роберто поставил передо мной синюю потертую старую-старую кофейную чашку, я сказала по-русски: "Я такую чашку видела у моей подруги в Сочи..." Роберто молча склонился ко мне, чтобы налить кофе, я слегка прикоснулась к его руке и тихо  спросила по-армянски: "Робик-джан, инчес карцум, Италиан э лавэ  те Айастан э?" (Как думаешь, Италия лучше или Армения? , арм). Роберто от неожиданности расплескал кофе и рассмеялся.     - Ты меня узнала? Наконец! Я ждал этого!     - Что значит узнала? - удивилась я, - я неделю за тобой наблюдаю. Итальянцы точно так кофе не варят, а вот армяне - да. Итальянцы вообще не умеют варить кофе так, как у нас на Кавказе.     - Но как ты догадалась?     - Говорю же - кофе! И ещё я слышала, как ты воскликнул "ай кез гехецкуи" (какая красавица, арм), когда я вышла голая из комнаты (о, эта моя привычка ходить голой по дому...), а ты стоял у окна. Да и потом, твоя наглая армянская морда сразу  показалась мне родной и близкой. Хотя, не зная, тебя легко можно спутать с итальянцем. Даже моего сына итальянцы несколько раз принимали за итальянца. Когда мы с ним катались на великах, у него спрашивали, как проехать куда-то-там, а он отвечал "нон парли итальяно" (я не говорю по-итальянски ), они не верили.      Робик засмеялся, чиркнул зажигалкой, зашипело синее пламя, он поставил на огонь маленькую турку.     - Вот сравни, как варишь кофе ты, а как итальянцы. Ты наливаешь холодную воду, вовремя помешиваешь, дважды опускаешь пенку, а потом аккуратно разливаешь по чашкам, вращая турку, чтобы пенка попала в каждую. Я тоже так варю и люблю, чтобы кофе был с пенкой. А итальянцы? Боже мой, разве они так умеют? Они вообще чаще пользуются гейзерной кофеваркой. И пролитый кофе ты вылил за борт, он был уже без пенки, это тоже чисто по-армянски. И турка у тебя правильная, медная, с узким горлышком, только в таких получается высокая пенка.      Роберто сел напротив с чашечкой кофе и спросил улыбаясь:     - Так ты меня не узнала?     - А должна была?     - Ты знаешь деда Каро?     - Каро?.. В Сочи? Дед моей подруги Ашхен?     - Да. Помнишь его юбилей? Лет пятнадцать назад. Его праздновали в ресторане на Красной Поляне.     - Да, помню. Там, как всегда, были самые близкие, человек двести.     - Да-да. Нет такого человека, который осмелился бы не почтить своим вниманием уважаемого Карапета Ашотовича. Ты была среди гостей внучки, а я был среди родственников из Армении. И я тебя там видел. Ты совсем не изменилась с тех пор. Мне казалось, ты меня тоже видела.     - Робик-джан, я тебя умоляю! Конечно, ты выделяешься из толпы своей внешностью, но там было двести человек и среди них стооолько красавцев, у меня глаза разбегались, - пыталась пошутить я.     - Тогда нам имеет смысл познакомиться!      Роберто встал и протянул мне красивую загорелую руку. Его ладонь была тёплая, сильная, она источала тонкий аромат кофе и легкого парфюма. Я не удержалась и после рукопожатия потёрла пальцами свой нос, чтобы сильнее почувствовать его запах. Кажется, он понял и засмеялся:     - Роберто. Можно просто Робик... Как ты уже сама догадалась.      Так Роберто превратился в Робика из Араратской долины.

     После легализации Роберто мне стало легче. Оказалось, он много про меня знает. А в прошлый мой приезд мы с ним разминулись в два дня, он улетал в Армению по делам диаспоры.      Мы мило с ним беседовали, когда средь маслин замелькал белый силуэт Франчески. Она вернулась в белом платье умытая и причесанная. Увидев, что мы общаемся, она улыбнулась. Это была первая улыбка на её прекрасном лице за все это время. И я не могла не сказать ей:     - Франческа, какая ты красивая! Как идёт тебе это платье! Давай ты уже закончишь страдать. Ты ведь уже не о нем плачешь. Ты плачешь о себе. Ок, ок! Ещё несколько дней, а потом ты начнёшь новую жизнь в этом новом белом платье!      Я обняла её и поцеловала куда-то в ухо, запутавшись в её длинных волосах, пахнущих лавандой и корицей, при этом шепнула кое-что про Роберто. Франческа удивленно вскинула брови и засмеялась. О, Боги! Что может лучше всего привести женщину в чувство? Стоит немножко посплетничать о другом мужчине, и женщине уже легче.      Роберто меня поддержал, налил вино в бокалы и предложил выпить за новую жизнь, Франческа даже как будто обрадовалась, а я сказала Роберту:     - Робик, джанигас, ты такой душка, ты купил отличное платье! Скажи, а если я немножко поплачу и изорву в клочья своё платье, ты купишь мне такое же? Роберто засмеялся:     - Приступай немедленно! И даже можешь не плакать!      Засмеялась и Франческа. И я уже подумала, что эмоциональный пик пошёл на спад.      Роберто откланялся, пообещав вскорости принести нам горячую еду из ресторана и пригрозив, что ежели что... позвонит дочке Франчески.     - Кстати, - спросила я, - а как там Лючия? Когда она приедет? Я соскучилась.     - Она звонила вчера ночью. Может быть завтра. Или послезавтра...      Лючия, дочь Франчески и Валерио, изучала историю искусств в университете Ка Фоскари в Венеции, вела богемную жизнь, но имела лицензию и время от времени проводила экскурсии для русскоязычных и англоговорящих туристов. У неё был жених, длинноволосый черноглазый красавец Лоренцо, они снимали квартиру в Сиене и собирались вскоре пожениться.      Лючия была очень похожа на Франческу. Обе высокие, стройные, их часто принимали за сестёр. И все же Лючия больше походила на бабушку Наринэ, маму Франчески, особенно характером, такая же неуверенная в себе, но вместе с тем парадоксально решительная, когда дело касалось жизненно важных моментов.      Наринэ была родом из сирийских армян. Её мама, бабушка Франчески, во время геноцида армян в Османской Империи была переправлена в Сирию. Таким же образом попал в Сирию и дедушка, где они встретились и поженились. В Сирии родилась Наринэ и её многочисленные братья и сестры. Когда Наринэ достигла прекрасного возраста, брат познакомил её с французским армянином, который сразу влюбился в красавицу Наринэ. Вся семья решила, что это выгодный жених и надо выходить замуж. Наринэ некоторое время размышляла, но, понимая, что это верный шанс выбраться из Сирии, отчаянно приняла предложение.       Семья собрала ей приданное - немного золота, у кого что было, три старинные синие кофейные чашки и старинная медная турка. Потом пришла соседка - древняя чёрная старуха и принесла медный таз. Она сказала, что её семья сто лет варила харису в этом тазу, и если Наринэ будет делать то же самое, мир и покой будет в её семье. Так Наринэ и отправилась в Париж с медным тазом и прочим богатством. А потом и вся семья выбралась из Сирии. Кто-то оказался в Америке, кто-то так же покорял Францию, кто-то осел в Армении, некоторые в Абхазии, а после войны с Грузией перебрались в Сочи. Где я и подружилась с моей драгоценной Лилитой, отец которой оказался братом Наринэ, то есть дядей Франчески. А Лилита  и Франческа, стало быть, двоюродные сестры. И в каждом доме у них есть одна старинная синяя кофейная чашка...      Французские родственники Наринэ не приняли. Свекровь откровенно издевалась, сестры смеялись над манерой одеваться, покладистым характером и медным тазом, который никак не способствовал крепости союза. Муж оказался тряпкой, защитить её не смог. Одна радость была - одинокие прогулки по парижским улицам. Там Наринэ и познакомилась с итальянцем. Скоропостижно влюбилась и сбежала с ним в Италию, оставив в качестве откупа свекрови золото, а мужу медный таз. Но турку и кофейные чашки забрала с собой.      Итальянец оказался ереванским армянином, этническая справедливость была восстановлена, и вскоре у них родилась Франческа.      Тот, кто не страшится потерять меньшее, потом получает большее. Супруги жили в мире и согласии, Наринэ была любима и счастлива. Они много работали и многого добились. Франческа росла в любви и заботе, получила хорошее образование и после окончания университета работала искусствоведом. Замуж она не спешила, имела особый дар радоваться жизни во всех её проявлениях, а годы шли...      В традиционных армянских семьях про дочек говорят: "Главное, не передержать!" Восемнадцать лет исполнилось, свою первую любовь встретила, хватит гулять, вперёд, замуж. Франческа была "передержана" во всех смыслах. Отец говорил ей: "Если тебя никто не крадет, укради сама!"      Но судьба все же готовила Франческе встречу с мужем и через какое-то время закинула её в киноиндустрию. И на кинофестивале в Москве подбросила ей Валерку. В прямом смысле.      Франческа стояла возле кинотеатра "Ударник" в ожидании своего спутника. И тут, зацепившись за бордюр, к её ногам упал мужчина. Упал и лежит лицом вниз, не шевелится. Неловкая ситуация. Мужчина медленно повернулся на спину, посмотрел на Франческу и подполз ближе к её ногам. Лежит. Затем внезапно сделал жест рукой, будто поднимает подол и заглядывает Франческе под юбку. И хотя Франческа была в брюках, она инстинктивно сделала жест рукой, будто одергивает несуществующий подол юбки. Мужчина засмеялся и сказал: "Только не говори, что ты не понимаешь по-русски, иначе я не смогу на тебе жениться". Как потом выяснилось, это было совсем необязательно, ибо Валера говорил на английском, французском, испанском и итальянском.      Потом были безумные две недели в Москве. Работа на фестивале, а Валера тоже там работал, чередовалась с ресторанами, прогулками по старой Москве и бесконечными разговорами. А потом... Спустя какое-то время Франческа привезла Валеру в Италию и сказала родителям: "Вот, украла. Вернее, подобрала. На дороге лежал". Отец крякнул: "Хех... Армян там не валялось?..Ладно, нашу породу не испортить". И благословил.

     Франческа в белом платье выглядела сногсшибательно, но она, естественно, этого не могла осознать. Она молча курила, погрузившись в свои мысли, и я понимала, о чем она думает. Я открыла дверцу грота и нажала на кнопку. Загадала желание: если выползет кьянти, она перестанет плакать. Но из глубины грота выплыло санджовезе. Ладно, все равно ей надо исстрадать всю свою боль, выпить ее до дна. Я разлила вино по бокалам. Франческа сделала глоток и потянулась к компьютеру.     - Вот, посмотри, что она ещё пишет: "Варлуша, привет! Я сегодня ушла с работы пораньше. Позвонили нижние соседи, сказали, что у них в ванной с потолка капает. Я вызвала сантехника. Пока он ремонтировал, я смотрела на него и думала, может мне выйти замуж за сантехника?.."      Франческа захлопнула ноутбук, взмахнула руками и воскликнула:     - "Варлуша"! Черт возьми! "Варлуша"!! Его так называли только родители и близкие друзья детства! Только самым близким людям он позволял так себя называть! Значит, он её в это посвятил... Но это предательство!      Да, действительно, я тоже не ожидала такого от Валерки. Франческа встала, сняла туфли, бросила их под стол и пошла босиком по траве. Я подумала, что она сейчас изорвёт и это платье, а оно было такое красивое. Я пошла вслед за ней, пытаясь её утешить, повторяя все её ругательства в адрес Валерио, а сама мысленно отправляла его в ад. Внезапно Франческа остановилась и почти шепотом спросила:     - И знаешь, что он ей ответил? Он написал ей, что если вдруг у неё сломается проводка, ей придётся искать мужа-электрика, поэтому замуж надо выходить за такого, как он, универсального мужчину. Похвалил себя. Или предложил?? И ещё, я посмотрела по датам, он писал ей и встречался с ней, когда я лежала в больнице, когда болела моя мама, когда были проблемы у Лючии, он никогда не отменял командировки и попивал с ней кофеёк в "нашем кафе", когда я лежала под капельницей... Он предавал меня...Я жила с предателем...      Мне вдруг стало страшно. Вот так живёшь, любишь, доверяешь, а человек, самый близкий человек, самый родной, пишет письма какой-то Бэлле, когда ты идёшь в ванную или, стоя к нему спиной, готовишь ему завтрак. Он ведёт двойную игру, а ты об этом даже не догадываешься.     - Послушай, - спросила я, - а что бы ты сделала, если бы узнала об этом раньше?     - Я бы его убила. Я ведь верила ему. А все оказалось non е vero (неправда, ит). И вся наша жизнь non e vero.     - Вера - это когда лень проверить? Или вера - когда не хочешь знать правду? Как ты верила?     - Понимаешь, я ему доверяла. Он никогда не давал повода для ревности. Мы часто ездили в командировки, случалось и врозь ездить. Но никогда мне даже в голову не приходило ни одной мысли на эту тему.     - А ты допускаешь, что люди могут ошибаться? И умный человек имеет право на ошибку. Дай ему это право. Ну, снесло мужику голову, произошло затмение, они не способны себя контролировать в такой ситуации. И потом, на расстоянии женщина выглядит совершеннее. Возможно, она стерва распоследняя, а он её идеализировал. Понапридумывал себе всякого и верил в это.     - Я не могу сейчас. Я не могу смириться. Не могу понять, как он мог... На фотографиях она выглядит молодой и грустной. Вот бы увидеть, какая она на самом деле...     - Нет! Только не это! И вообще...Это все уже случилось. И ничего не изменить. Тебе придётся осознать, что это произошло. Но! Это уже в прошлом! Это было вчера. А сегодня нет ни его, ни её. Ты свободна от них. И тебя уже никаким боком не касается их тайна. У тебя два варианта: либо ты принимаешь эту ситуацию, осознаешь, что это произошло, оставляешь её в прошлом и начинаешь новую жизнь, либо ты не понимаешь-не принимаешь-не прощаешь... и продолжаешь страдать. И твоя жизнь превращается в ад. Ты становишься законченным невротиком, только невротики меряют свою жизнь количеством страданий; ты живёшь прошлым, уверенно движешься в сторону депрессии, погружаешься в состояние ангедонии, а там и до психушки недалеко. Тебе это надо?     - Нет. Но мне страшно...     - Ничего. Это пройдёт. Главное, отделить прошлое от настоящего. И жить настоящим. Вырви этот лист из книги своей жизни, сожги его, забудь и больше не перелистывай. Ты ведь писала свою книгу жизни о счастье...      Мы вернулись в беседку и выпили вина. Я ещё некоторое время нудила про прошлое и настоящее, что психически здоровый человек меряет свою жизнь счастьем, а не страданием, что страдания изматывают душу... А Франческа тем временем открыла ноутбук и воскликнула:     - От неё пришло письмо! Она ведь ещё не знает! Она не знает, что его уже нет... Всего одно предложение. "Когда ты прилетишь?" Она не спрашивает, прилетит ли он, она спрашивает, когда...      И Франческа мгновенно отбивает ответ: "Скоро! Скоро прилечу! Жди меня!" И смотрит на меня, широко распахнув глаза, а я читаю у неё на лбу бегущую строку: "Я знаю, что надо делать!"      К счастью, пришёл Роберто с корзиной горячей еды, и мысль Франчески временно застряла в её красивой голове. В этот раз Робик остался с нами на обед, он пытался развлечь нас последними новостями, потом высказал мысль, которая постоянно крутилась и в моей голове:     - Франческа, тебе надо изменить обстановку, надо уехать куда-нибудь. На время. Ты отвлечешься, увидишь, что жизнь продолжается.      Я его поддержала. Предложила полететь со мной в Израиль. Но Франческа воскликнула:     - Нет! Только не Израиль! Там отвратительный климат. Вы хотите к моему аду добавить ещё и климатический ад? Я этого на вынесу.      Тогда я предложила поехать к моим друзьям в Германию. Или в Польшу, у моей подруги там дом в лесу. Но и эти предложения не вызвали у неё энтузиазма.     - Может на термы? - Неуверенно спросила я. - Ты ведь любишь. И пора уже отползать от грота.      И тут позвонила Лючия. Сказала, что скоро приедет. Я обеспокоенно спросила:     - Ты говорила ей что-нибудь ?     - Нет ещё.     - И не говори. Ни в коем случае! Вы были для неё идеальной парой. Нельзя обманывать доверие. Её мир разрушится. А ведь ей ещё свою семью строить. Роберто меня поддержал, и Франческа, подумав, согласилась.      К счастью, Лючия приехала со своим женихом. Они плавно подкатили к дому в красном родстере Альфа Ромео без крыши. Я любовалась молодой красивой парой и отличной машиной, а потом сказала:     - Все правильно! Если бы я жила в Италии, я бы тоже поддержала отечественного производителя и купила бы себе Альфа Ромео. К черту Мерседес! Если итальянские полицейские даже преступников возят на Альфа Ромео!      Лючия перевела жениху мою реплику, он ещё не говорил по-русски, но, думаю, у него ещё все впереди. Лоренцо засмеялся и поаплодировал моей такой не новой мысли.      В присутствии Лоренцо Франческа держала себя в руках. Мы все обнялись, поплакали, нервы у всех были ни к черту. Потом перешли к разговорам и планам на будущее. Лючия тоже настоятельно рекомендовала маме переключиться на что-то позитивное. Нам надо было найти источник положительных эмоций. Однозначно стоило на время покинуть дом и беседку, обильно политые слезами Франчески.      Утром мы кинули в машину купальники, я отвоевала у Франчески место за рулём, мы уже почти тронулись, но она сказала, что кое-что забыла и вернулась в дом. А я уже догадалась, что она могла забыть... Когда она подошла к машине с ноутбуком, я строго сказала ей, что я сейчас переломаю, растопчу, перееду и сожгу этот компьютер. Франческа опустила голову и глубоко вздохнула. Она отнесла ноутбук в дом, но к машине вернулась с хитрой улыбочкой.      Почти три недели мы катались с Франческой по Тоскане. Ночевали в разных городах в маленьких гостиницах или у друзей Франчески. Купальный сезон на морях уже закончился, но дни были солнечные, мы купались в горячих источниках, погружаясь в природные джакузи, наслаждаясь окрестными видами. Ходили босиком по траве, много времени проводили на природе. Гуляли по атмосферным улочкам древних городов, обладающих неповторимым средневековым шармом. Разговаривали на нейтральные темы, сознательно обходя больные воспоминания.      Но на пятый день Франческа спалилась. Я застукала её в ванной, яростно молотящую по телефону сообщение. Оказалось, она взяла с собой телефон мужа, включила его и обнаружила в соцсетях сообщения от Бэллы. Она ответила на все от имени Валерио. Бэлла продолжала писать, Франческа отвечала. Франческа задавала каверзные вопросы, Бэлла подробно отвечала. Бэлла мечтала встретить Новый год с Валерио, и "Валерио" отвечал, что постарается прилететь. И, видимо, Франческа где-то перегнула с эмоциями. На почту пришло письмо от Бэллы: "У меня такое ощущение, что в соцсетях пишешь не ты"... В ответ Франческа злорадно рассмеялась: "Ха-ха-ха! Милая, а ты думаешь здесь пишу Я?!" Потом сказала: "Достаточно. Надо взять паузу". И выключила телефон.      Я была удивлена и не могла понять, что так повлияло на Франческу: термальные источники с целебной водой, изумительная природа Тосканы или эта дурацкая переписка? Она стала спокойной, не плакала, не вспоминала мужа. Но я видела, она что-то замышляет, а потому спросила:     - Интересно, как ты с ней собираешься Новый год встречать?     - Пока не знаю, - задумчиво ответила Франческа...