Утро. Осень.

1. Утро. Осень. И мамой наполнен стакан Кипятком и бурдою под кофе. Робертино Лоретти по радио мне Про Ямайку дискантом вопит. На дворе Перестройка. И башенный кран Что-то строит. Постой-ка? Голгофу? Что ж, навалом Христов в почти бывшей стране Развелось. А крестов — дефицит. Я пока про Христа не особо секу: Мне бы в школу, а там не до Бога. Вместо неба там цель — аттестат в два листа, А потом — поступить в институт. До звонка три минуты — сквозь осень бегу По привычной за годы дороге. Слишком мал, чтоб свернуть, но попозже — о да! — Я сверну! Большинство — не свернут. Кто-то, впрочем, свернёт и покруче меня, Получив на погосте прописку: Расписавшись в ней шприцем, да кровью в Чечне, Или пулей в разборках лихих. Лица их молодые на чёрных камнях, Деревянных крестах, обелисках Недвижимы. А взгляд, устремлённый вовне — Понимающ, загадочен, тих. Основная толпа, разбредясь по тылам, Как во все времена — выживала. Не себя и не Бога искали, а мест, Где жирнее оклад: там и цель. Я же, с троп их свернув, шёл по русским полям, Где Голгоф можно встретить немало... Даже спьяну казалось, что там кто-то есть На кресте, во терновом венце... Здесь Россия, а значит, эпоха одна Постоянно сменяет другую. И кого-то вот только что сняли с креста, А кого-то — ведут на кресты. Кто-то спит или пьет от темна до темна, А другой Царство Божье взыскует. Впрочем, ждёт нас одно: пустота, пустота... Много вечностей той пустоты. Вот и снег поселился уже в волосах, И девчонки, как дочки, паскуды... А кефир с варенцом, или даже айран Предпочту каберне с божоле. Но всё так же бреду в неизвестных горах, И всё так же надеюсь на чудо, И всё так же люблю, и ищу, и упрям. И ни дня ни о чем не жалел. 2. Счастлив я, что дожил, додышал до сейчас, Но когда-нибудь станет иначе. Может быть, что никто не заплачет, Вслед любому, любому из нас... И в секунду последнюю, в самом конце, Будто бы забирая с собою, Вспомню мамы лицо молодое. И себя – в её рук кольце.