Горела лампочка, не ведая тоски, Светила лампочка, усталости не зная, Не замечая жизни пустяки, Про лень и скуку забывая. Она всех награждала светом в темный миг, Всех согревала жарким сердцем в час холодный. Ее порыв был истинно велик, Дарив всем пламень благородный. И вот угасла жизнь среди других огней, Холодное стекло безжалостно достали. И что же? Тосковали все по ней? Ничуть! Мгновенно поменяли.

И без твоих стихов, поэт, Мир точно будет жить. И в этом мире слова нет, Чтоб вечность надломить. В нем ни жалости, ни зла, Совсем нет ничего. Мир - просто призрачная мгла, Свободы торжество! Он не порочен и не свят, Он напрочь обнажён, Он бесконечностью объят С невидимых сторон. Но в нем есть место для тебя И для других вокруг, Кто может, разум теребя, Замкнуть вселенский круг. И он в бескрайности своей Насыщен пустотой, Чтоб ты тем ярче и верней Наполнил мир собой.

Из искры возгорится пламень, Мгновенен, ярок, слеп и лих. И если будет брошен камень В очаг благой и нежной страсти, То иль он будет неподвластен Совсем бессмысленным броскам, И разгорится пуще сам, И, излучая вдохновенье, Он только камень накалит, Иль испугавшись злых каменьев, Потухнет сразу без сомненья, Навеки будет он забыт, Лишенный веры на спасенье. Искра есть мысль, а пламень – стих.

Терзать себя, не ведая причин Ретивого такого поведенья, Гореть ревнивым пламенем лучин, Сгорающих в ничтожное мгновенье, Забыть себя в глухом сияньи дней Среди минут безумного молчанья, Бояться жара пылкости своей, Вселившегося в знойное дыханье, Жалеть себя, свой огненный порыв Выплескивая так неосторожно, Чтоб, наконец себя опустошив, Понять, что бегство больше невозможно.

Запретный плод, конечно, сладок. И на двери висит закон, Нарушить кой для них отрада, «Вход посторонним воспрещен». – Закон вписать сей в кодекс надо, Тогда никто уж не зайдет. – Окстись! Тем слаще будет плод!