- Память плохая стала, Иван Филиппович, знаете ли. - Что вы говорите! - Да-с, милостивый государь, память как есть ни к черту. - Как же это проявляется? – спросил Иван Филиппович, и попытался заглянуть старому другу,  военному человеку в глаза. Совсем седой, но вполне крепкий с виду мужчина, отставной полковник, Николай Васильевич, поискал взглядом что-то на столе, затем его кустистые белые брови поднялись, а тонкие губы образовали букву «О». - Вот же она, - радостно воскликнул полковник и, раскуривая трубку, начал свой сказ: - Тут, давеча, с супругой имел разговор крайне серьезный и продолжительный. Предметом диалога была покупка землицы, той, что продает мельник с Береславки. Помните, знаете такого? Иван Филиппович поднял руки, точно держал перед собой пуховую подушку: - Как же, как же, и помню, и знаю. Мужик не плохой, но прижимистый. - Да-с, милостивый государь, прижимистее не сыскать, - отвечал Николай Васильевич, глубоко затягиваясь ядовитыми дымами. – Оттого и пилила меня благоверная цельных два часа с четвертью. - Как точно! - Точнее не бывает. Привычка. Всё по часам. Тем паче, что я сидел в самый раз супротив наших фамильных. Иван Филиппович вставил словцо: «Где вместо гири мешок с песком?» - Они самые… Ну так часы эти достались моей прабабке в наследство, - продолжал Николай Васильевич, глядя сквозь сизый дым куда-то далеко в прошлое…. «Вот уж действительно, память ни к черту…» - подумал Иван Филиппович и продолжил слушать историю фамильных часов, временами подливая старому полковнику и закадычному своему другу чаю.

Николай Васильевич неспешно прогуливался по саду, утопая в мыслях и зелени его окружавших. Кусты смородины, тяжёлые от сочных ягод, яблони, стройными рядами уходили от дома вдаль, к горизонту; тут же небольшая бахча с арбузами и дынями, которые были неизменным лакомством отставного полковника. Издали всё нарастал нещадный треск. Из облака пыли показалась почтовая коляска; одно из колёс мерзко свистело с самого сотворения данного транспорта. Свист, треск и гудение порядком потрепали нервную систему кучера, который в эту минуту трясся на облучке, судорожно дергая седую бороду. В коляске сидели два пассажира, в пыли дальних дорог. Один из них молодой офицер, недавно приставленный к почте. На коленях он держал сумку с корреспонденцией. Рядом с ним сидел Иван Филиппович, и, завидев своего друга Николая Васильевича еще издали, радостно махал рукой. Лицо старого полковника прояснилось: — Что-то вы, Иван Филиппович, припозднились, голубчик. — Отставной полковник шёл через двор, чтобы открыть калитку. Гость пожимал плечами и широко улыбался: он был рад встрече, но как будто чего-то стеснялся и безмолвно извинялся. В руках он держал две больших сумки, в которых позвякивала стеклянная тара. — Николай Васильевич, уж извиняйте, обещался на прошлой неделе, да никак не получалось: лошадь продавали. Сын тот еще торгаш, или как сегодня изъясняются, предприниматель. Язык сломаешь. — Ну и как, продали? – спросил Николай Васильевич, принимая сумки от старого товарища и провожая гостя в дом. Вопрос был задан для поддержания разговора, ибо и так было ясно, что тягловая сила продана, а тяжелый на подъем Иван Филиппович ни за что бы не стал добираться на перекладных, даже до старого друга. Разговор тем временем продолжался. Иван Филиппович шел чуть впереди своего друга и рассказывал ему о всех трудностях продажи лошадей в современном обществе. - Я говорю, сын торгаш еще тот: купи дороже, продай – дешевле. Вот его девиз. Не пойму, что такое, вроде зубы здоровые и спина прямая… - У кого, у вас или у сына? – спросил Николай Васильевич и засмеялся. - Что? Да ну тебя к лешему, – отмахнулся гость. У лошади, вестимо. Не прошло и получаса, как закадычные друзья пили чай в гостиной, который уже разлила Агафья, молодая суетливая дворовая девка. Она наскоро нарезала дыню и легко и незаметно скрылась в коридорах. — Хороша, чертовка! – сказал Иван Филиппович, провожая Агафью взглядом и прихлебывая чай из фигурной чашки китайского фарфора. Он взглянул на ободок чашки, который был чем-то измазан. «Должно быть, Агафья второпях помыла посуду», — подумал Иван Филиппович, но говорить об этом хозяину дома не стал, иначе девке бы пришлось не сладко. Старый полковник был строг в хозяйстве. Тут взгляд гостя остановился на часах которые мирно шагали, отмеряя безвозвратное время. — А что это, Васильевич, где же мешочек с песком? Старый полковник посмотрел с ностальгическим удовольствием на часы, потом взглянул на своего друга: — Сын привёз из командировки сказал хозяин дома. Филиппович сделал большой глоток, поставил чашку на блюдце и, малость подумав, спросил: — В каком он звании ходит теперь? Хозяин с отцовской гордостью произнес: — Капитан! Сотней командует. Тоже давненько не навещал стариков, шельмец. Только сказал отец молодого военного, как за окнами послышался всё нарастающий гул, похожий на камнепад или биение камней в горном ручье. Николай Васильевич резвее резвого метнулся к окну. — Батюшки, – воскликнул старый полковник, – никак Арсений едут! Иван Филиппович с дружескою любовью наблюдал за суетливым другом, а сам по себе подсобрался и приободрился. Ему было чрезвычайно интересно посмотреть на то, как изменился Арсений, неся службу на Кавказе. Какие изменения произошли с ним за те пять лет, что они не виделись, перемены не столько внешние, сколько внутренние, ведь Ивану Филипповичу как врачу психиатру были всегда интересны движения души человеческой. Арсений высокий авантажный человек, пожалуй, слишком молодой, для капитана, но за свои армейские заслуги был удостоен такового звания. Молодой офицер вошёл в дом бодрой походкой, хотя лицо его подрагивало, как будто он претерпевал боль. Сразу подошёл к отцу, обнял его и расцеловал: — Папа, как я рад вас видеть, — произнёс Арсений, затем повернулся к Иван Филипповичу, коротко кивнул и, встав по струнке, шуточно козырнул. – Моё почтение Иван Филипыч. Сославшись на усталость и нелёгкую дорогу, Арсений удалился в свои комнаты на втором этаже. Как только Арсений поднялся к себе, вслед за ним тут же скользнула Агафья. Видимо для того, чтобы узнать не нужно ли что молодому хозяину. Иван Филипыч опытным взглядом врача сиюминутно определил, что молодого человека беспокоят боли в ногах, так как Арсений малость прихрамывал и покусывал губы, морщась от боли... Двое друзей вернулись к столу и продолжили разговор. Старый полковник понимал, что сейчас сына лучше не трогать и не терзать расспросами, поэтому все свое внимание он сосредоточил на госте. — Ну-с, милостивый государь, рассказывай, какова причина твоего появления в моем доме? – задал вопрос Николай Васильевич. А задал он его не спроста, потому как знал, что старого эскулапа клешнями из дому не вытянешь. Иван Филиппович долго смотрел на часы, на новенькие блестящие гирьки, глубоко вздохнул и молвил: – Нет у нас в селении ни одного доброго врача. Молодежь уезжает, кругом одна старость… – Ну-ну, ближе к делу… - поторопил старый полковник, подаваясь вперед. – Хочу кабинет открыть, возобновить лечебную практику, так сказать, – набравшись смелости сказал Иван Филиппович, выдохнул и залпом выпил остывший чай. Николай Васильевич задумался. – Я дам сколько пожелаешь, только вот, - хозяин дома умолк и стал неспешно доливать кипяток из самовара. Гость заерзал на стуле, как абитуриент на экзамене. – Только вот моя благоверная та еще сквалыга, жадина страшенная. Сами, небось, знаете. Иван Филиппович тяжко вздохнул и начал рассматривать свой галстук. Не только он это знал. Тамара Никитична была известна на сто верст вокруг. Землю у мельника выторговала за гроши. Бедняга и не понял, как продал родительское наследство за бесценок. А как осознание пришло – так и запил. Пил много, страшно, некрасиво. Пугал девок и веселил старух, бегая по деревне в одних подштанниках и грозясь сжечь дом полковницы ко всем чертям. Не успела Тамара Никитична зайти в дом как тотчас по определенным признакам поняла, что приехал любимый сын и воскликнула: «Арсений приехал! Вот счастье-то какое!» - всплеснула руками необъятных размеров женщина. Затем секунду помедлив и о чём-то подумав, она закричала: Агафья, анафема душа*, ты где пакость такая. И Тамара Никитична устремилась на второй этаж. Не прошло и пары минут как сверху донеслись крики и вопли, а следом показалась сама хозяйка дома, волочащая за волосы полураздетую дворовую девку, которая плакала навзрыд, размахивая руками и пытаясь освободиться от медвежьего хвата. — Пустите, пустите! - кричала Агафья. Она пыталась прикрыть оголившуюся грудь, готовая провалиться сквозь землю от стыда. Вышвыривая девку на улицу, Тамара Никитична посмотрела в сторону гостя и словно не было никакой сцены с криками и воплями сказала: — Здравствуйте Иван, - и в глазах её мелькнули проблески прошлой жизни. Она поинтересовалась, что привело к ним старого друга, отчаянного домоседа, а последнее время и вовсе затворника. — Я, конечно же, дам вам денег, Иван Филиппович, - запросто ответила жена старого полковника и глубоко вздохнула. Плечи Тамары Никитичны медленно поднялись и опустились. Нет, не от врожденной скаредности, не от низкого чувства, а совсем от другого. Как бы она хотела, чтобы Иван Филиппович бывал у них чаще. Он, конечно, закадычный друг ее супруга, с которым тот плечом к плечу стоял три года на Кавказе. Они тогда были молоды и красивы. Каждый по-своему. Но жизнь распорядилась так, а не иначе. Старый полковник с женой пошли проводить Ивана Филипповича, снарядив такой же необъятной дыней, как сама хозяйка дома. Они прикрыли за собою калитку и направились вниз по улице Покровской, что вела к почте. Наверняка, гость еще успеет вернуться домой на той же коляске. И вновь ему слушать скрип колеса и бухтение кучера. Но теперь уже с легким сердцем и тяжелой дыней. Кажется, он все-таки откроет свой врачебный кабинет. Если бы сейчас Арсений не сжимал в объятиях заплаканную Агафью, а подошел к окну, он непременно заметил серый силуэт, который прятался за изгородью: пьяный мельник окончательно спятил. С бешеным блеском в глазах следил он за домом, за обиталищем той, кто безжалостно обобрала его, обманула. В нем зрело чувство мести. Он кусал губы, бубнил что-то про огонь и кару божью. ------------- * анафема душа – выражение, по всей видимости, образовано от слова «Анафема» — изгнание, отлучение от церковного общения.

Солнце поднималось над городом N и обещало принести хорошую погоду. Так же, неспеша и потихоньку, поднималось настроение земского врача Ивана Филипповича Акимова. Он проснулся, по обыкновению, в пять часов утра и, незатейливо позавтракав, принял двух пациентов. Но по-настоящему он стал бодр и весел, когда издали завидел коляску, в которой ехал его старый друг, отставной полковник, Николай Васильевич Серов.   - О, Николай Васильевич, как я рад видеть вас в кругу семейства, - сказал Иван Филиппович, выходя на встречу гостям из врачебного кабинета, который он открыл на деньги Тамары Никитичны. Кабинет земского врача притулился к дому, в котором и жил Иван Филиппович, в прошлом врач психиатр, а теперь и терапевт, и педиатр, а иногда и ветеринар. Человек с большим сердцем, доброй душой и веселым нравом, который он не растерял за свои пятьдесят девять лет. А вот и друг Ивана Филипповича. Полковник приехал по первому зову, в обязательном порядке взяв с собою жену, а та в свою очередь и шага не могла ступить без преданной и крайне выносливой девки Агафьи. Повод для встречи и вправду был грандиозный: в городе впервые показывали кинокартину. - Ну уж, не впервые, - поправил Иван Филиппович. - Премьера состоялась в мае сего года, но мы, надо сказать, одни из первых увидим это чудо прогресса. - Иван Филиппович внимательно посмотрел на семейство взглядом опытного врача, к которому примешивались оттенки дружеской привязанности, и добавил: - А где же Арсений? - Ах, этот сорванец опять воюет, - махнула платком Тамара Никитична и вздохнула. Одна тысяча восемьсот девяносто шестой год выдался для России богатым на события, главное из которых коронация в Успенском соборе Кремля Николая II и императрицы Александры Федоровны. И такому грандиозному событию и увеселительные мероприятия долженствовали соответствовать. Хорошо ли, плохо ли живется, а народ во все времена желает развлекаться и веселиться, потому как это хоть как-то скрашивает однообразие дней. Испив по три кружки чаю с баранками, Иван Филиппович с гостями отправились в кинотеатр, слово доселе неслыханное. Кинотеатр был наспех переоборудован из Народного дома, что был прообразом Домов культуры. Вокруг кинотеатра росла сирень и черёмуха, в тени которых любила отдыхать молодёжь. Вообще молодёжь тянется ко всему новому, идёт в ногу с прогрессом, ей всё дюже интересно. Коляска с героями нашего рассказа подкатила к самому крыльцу. Иван Филиппович выскочил еще на ходу, помогая выбираться остальным пассажирам. - А что там будет? – спросил Николай Васильевич, разглядывая кинотеатр и первых зрителей, одетых по моде тех лет. Иван Филиппович проследил за взглядом друга и, улыбнувшись в бороду, ответил: - Коронацию Николая, нашего царя-батюшки. Целых восемь минут будем глядеть. - Однако… - только и ответил старый полковник. - Да тебе всё не ладно, - включилась в разговор Тамара Никитична. – Только бы нос воротить. Фильму-то еще не видел, а уже обхаял. Агафья смотрела на кинотеатр и крестилась. Внутрь она так и не вошла, как ни уговаривали. Четверть часа спустя… Николай Васильевич вышел и, щурясь от яркого солнца, заключил: - Лица серые, мундиры серые. И самоё настроение серое… Точно этих людей нет уже, а ходят они в потустороннем мире. Словом, ерунда ваше кино, игрушка. Побалуются – и забросят. Поехали-ка, Иван Филиппович, лучше кабинетом своим похвастаешься.

Хрустит под ногами морозец. Нос посинел, а мозги как будто тонкой коркой льда покрываются. Минус тридцать пять. Иду по заиндевелой и пустынной улице. Весь народ попрятался по домам. Автомобиль встретить, и то редкость. Думаю о том, что сегодня еще на работу идти и как в такой мороз трудиться, ума не приложу. Вот впереди поворот, за которым мой дом. Смотрю на обочине дворняга сидит, почти околевшая. Скрутил мороз бездомного пса в калач. Когда я подошел ближе, то испугался за бедное животное: взгляд этой несчастной собаки точно остекленел, патлатая шерсть искрилась инеем и мелко подрагивала, — собачку бил озноб. За моей спиной был рюкзак, доверху забитый продуктами, так как я зашёл по пути в магазин. Недолго думая, я выудил из запасов пачку сосисок и, с трудом открыв ее, потому что пальцы успели околеть, предложил одну дворняге. Без удержу набросился пес на лакомство. Он поедал как будто мясные палочки одну за другой. И тут открылись ворота дома, возле которых сидел четвероногий бедняга; за скрипом петель последовал крик хозяина, толстого пропитого мужика: — Ты еще здесь, скотина полудохлая. Я понял, что обращение адресовано скорее всего не мне, а любителю поедать сосиски на холоде, но несмотря на это я возмутился, на что пьяница мне заявил: — Ты еще повыступай, по шее получишь. Конфликтовать мне совершенно не хотелось. — Зачем вы собаку на мороз выгнали? — спросил я «радушного» хозяина. — Дармоед потому что он, — рявкнул мужик и добавил: — Надо — забирай. В мои жизненные планы совсем не входило обзаводиться животиной. Но когда нас жизнь спрашивала, чего мы хотим! * * * Дома тепло и уютно. Только теперь пахнет псиной. Давно забытый запах, как ни странно, напоминающий детство. У меня был пудель. А это чудо, которое я только что отмыл и растёр полотенцем, не понятно какой породы, зато смотрит на меня таким взглядом, от которого ком подкатывает к горлу. Наверное, Грей будет скучать, когда я уйду на работу.

Выдались свободные два часа, поехал навестить маму. Погода стояла мерзопакостная: холодный дождик сыпал на залитые растаявшим снегом улицы. Прохожие скакали через эти грязные моря, что быстроногие сайгаки. Навстречу шли два школьника, - нетрудно было догадаться по тяжелым рюкзакам, отягощающим их неокрепшие плечи, а видом ребята были беспечны и веселы. — Я вас где-то видел, - говорит смуглый мальчуган. Мне было непривычно и немного лестно это слышать: — Наверное, в Ютубе, сказки мои слушали. — А вы там сказки снимаете? — Читаю. Пока тёмненький думал, какой бы мне вопрос задать, чтобы не отпускать меня из диалога, его друг, рыжеволосый паренек с зубами, как у кролика, смотрел на меня зачарованным взглядом. — Это вэйп у вас, - спросил все тот же общительный мальчуган. В ответ последовал мой кивок. — А можно посмотреть? Я покрутил в руке «электронку». Школьник хотел подержать её в руках. Детям все надо исследовать. Но я был против. — Да мы никуда не убежим. Это вот брат мой, - кивает болтун на рыжего, - он мне сразу всё седло распинает. — Не доверяйте дядькам на улице, - наставлял я, а он своё: – Сколько стоит? Угу, дешевый, а мой две тысячи. Вот, - и достает из кармана куртки «одноразку». Я видел школоту, что курит за школой, но вот так, лично пообщаться возможности не представлялось. Нутро мое противилось, хотя понимал, что времена и нравы меняются. А черноволосый вещал: — Раньше я сигареты курил, но мама сказала лучше электронную кури. — Лучше вообще не курить, - внушал я своему собеседнику, - я вот уже сколько мучаюсь, не могу бросить. — Да, я тоже бросаю, - ответил он, чем заставил меня искренне улыбнуться. Тут подошёл мой автобус, уже не первый пока мы разговаривали, и я сел в него, махнув на прощанье этим начинающим жизнь ребятам. А те зашагали домой, к своим любящим и заботливым мамам. Автор предупреждает, что курение вредит здоровью.